Феликс Дан - Борьба за Рим

Молча, дрожа всеми членами, Матасвинта прислонилась к стене. Как ни тяжело страдал сам Витихис, но ему стало жаль девушки.

— Оставь, Матасвинта, — сказал он. — Будем благородно выносить нашу долю и не станем огорчать друг друга мелочностью. Руку твою я должен был взять, но сердце свободно. Я знаю, что ты меня не любишь, — ты и не можешь, да и не должна любить меня. Но верь мне, я честен, и тебе следует уважать человека, с которым ты разделяешь корону. Итак, будем друзьями, королева готов!

И он протянул ей руку. Матасвинта не могла дольше владеть собою: быстро она схватила его руку и опустилась перед ним на колени.

— Нет, дорогой, я не хочу избегать тебя. Узнай наконец все. О Витихис! Меня учили, что женщина должна скрывать свое чувство. Но я не хочу этого, я буду откровенна с тобою. Ты говоришь о принуждении и страхе. Витихис, ты ошибаешься. Меня не надо было принуждать, охотно…

С удивлением смотрел на нее Витихис. Теперь ему показалось, что он понял ее.

— Прекрасно и величественно поступаешь ты, Матасвинта: ты так горячо любишь свой народ, что без принуждения жертвуешь ему своею свободой. Верь мне, я глубоко уважаю тебя за это. Я тем лучше могу, оценить эту жертву, что я сам сделал то же. Только для блага государства я женился на тебе, но никогда не могу любить тебя.

Матасвинта побледнела, руки ее бессильно опустились. Она большими глазами смотрела на него.

— Ты не любишь меня? Не можешь любить? Так звезды лгут! Да разве уже нет Бога?

Король не понимал и не хотел понять этого возбуждения, но решил положить ему конец.

— Матасвинта, ты получила мою корону, но не мое сердце. Ты супруга короля, но не жена бедного Витихиса. Знай: мое сердце, моя любовь навеки отдана другой. Раутгунда — моя жена и всегда останется ею.

— А, — дрожа, точно в лихорадке, вскричала Матасвинта: — и ты осмелился! Ты осмелился! Прочь, прочь, от меня!

— Тише, — сказал Витихис, — неужели ты хочешь созвать людей? Успокойся, я не понимаю тебя.

Стыд и гнев, любовь и страшная ненависть бушевали в груди Матасвинты. Она бросилась было к двери, но упала без чувств. Витихис положил ее на постель, а сам сел подле.

«Бедное дитя! — сказал он про себя. — Здесь так душно. Она сама не знала, что говорила».

Долго сидел он, склонив голову, прижав губы к медальону с волосами сына и жены. Наконец пропели петухи, и стража ушла. Вслед за ней ушел и Витихис.

У подножья Апеннин, около горного местечка Таганы, находился монастырь, построенный отцом Валерии. Кругом монастыря расстилался роскошный сад. Однажды перед вечером в этом саду сидела Валерия и читала. Кругом царствовала глубокая тишина, только из храма доносилось тихое пение. Вдруг среди этой тишины раздался звук трубы и громкий военный клич готов. Валерия вся встрепенулась.

— Что бы это было? — сказал, подойдя к ней, Кассиодор. Между тем прибежал старый привратник.

— Господин, целое войско стоит у стены, — сказал он Кассиодору. — Они шумят, требуют мяса и вина, а предводитель их — он так прекрасен…

— Тотила! — вскричала Валерия и бросилась ему навстречу. — Ты внес сюда воздух и свет! — сказала она ему.

— И новые надежду, и старую любовь! — ответил он.

— Откуда ты? Тебя так долго не было.

— Прямо из Парижа, от двора Меровингов, королей франков. О как прекрасно твое отечество, Валерия! Как забилось мое сердце, когда я снова увидел оливковые и лавровые деревья и глубокую синеву этого неба.

— Чего же добился ты от короля франков? — спросил Кассиодор.

— О, многовато, всего! Я застал у него при дворе посла Византии. За большую сумму ему почти удалось склонить франков выслать на помощь Велизарию значительное войско. Ноя расстроил это дело. Король франков не пошлет своих войск против нас, и есть надежда, что он поможет нам.

— А что поделывает Юлий?

— Юлия проводил я в его прекрасное отечество. Там, среди миртов и олеандров, он мечтает о вечном мире народов, о высшем благе и царствие небесном. Но как не хорошо там, меня тянуло скорее сюда, в мое отечество, к моему народу. Я жаждал бороться за этот народ. На возвратном пути я постоянно встречал отряды войск, возвращавшихся в Равенну. Я сам веду значительный отряд нашему храброму королю. Скорее бы собрать войска, чтобы можно было выступить против этих греков, тогда мы отомстим за Неаполь. О Кассиодор! В этом мой мир, моя радость, мое небо! Мужество, звук оружия, любовь к народу, сердце, движимое любовью и ненавистью, — неужели не в этом жизнь?