Андре Мальро - Королевская дорога

Он стоял перед ними. Вождь не спускал с него глаз, веки его дрожали, и от этого взгляд казался мигающим, он подстерегал каждое движение Перкена. Правой здоровой рукой тот всё ещё сжимал браунинг и готов был выстрелить сквозь ткань, однако ему мешал рефлекс, вынуждавший его придерживать карман, словно таким образом он мог уменьшить вес раненой ноги. А левую руку он вытянул в сторону проводника, стоявшего рядом с вождём. Дикарь направил к этой протянутой руке свою кривую саблю, и всё-таки он понял, что жест этот был вполне миролюбив: сабля почти коснулась руки, кровь с которой капля за каплей падала на землю без единого звука, затем опустилась.

— Известно ли вам, что этот человек стоит сто кувшинов? — крикнул Перкен.

Проводник не перевёл его слова, и на Перкена, словно откровение, снизошло бессилие. Взять бы эту скотину за шею да тряхнуть хорошенько, чтобы заставить говорить!

— Переводи же, чёрт тебя подери!

Проводник глядел на него, втянув голову в плечи, словно страшился этих слов больше, чем битвы. Перкен догадался, что тот просто не понимает: он говорил чересчур быстро да и не на ломаном сиамском языке, к тому же из-за крика трудно было разобрать слова.

Он повторил, стараясь говорить помедленней:

— Твоя сказать вождю…

Он произносил каждое слово в отдельности, его приводило в отчаяние учащённое дыхание, как бы отбивавшее слоги. Глядя в глаза переводчику, испытывая неловкость под этим взглядом дикаря, он пытался угадать его мысли. Мои слегка наклонился плечом к вождю, словно собираясь говорить.

— Белый слепой человек стоить…

Понимает ли он? Его собственная судьба — судьба Перкена, решалась этой живой массой людей. Жизнь его, как на опасную переправу, наткнулась на эти покрытые экземой ноги, на эту гнусную набедренную повязку кровавого цвета, на эту человеческую породу, способную, подобно зверю, лишь на хитрости да коварные уловки. Он полностью зависел от этого существа, от его недоразвитых мыслей. Что-то в этот момент неуверенно пробивалось к жизни у него в голове, словно открывались мушиные яички, снесённые в мозгу. За последний час у Перкена ещё не было такого желания убить, как сейчас.

— …Стоить больше ста кувшинов…

Наконец-то он перевёл! Старый вождь не шелохнулся. Все замерли, казалось, одна только ночь не остановила свой бег, и было видно, как она поднимается на небеса. Начиная с утренних ритуалов, всей здешней жизнью, отгороженной от мира, повелевала молчаливая тень вождя; даже крика животного не доносилось из глубины листвы, простиравшейся, казалось, в этой тиши и этой неподвижности до самого края земли. Перкен ожидал какого-то мановения руки, но нет, вождь наклонился к переводчику и что-то сказал; тот сразу перевёл:

— Больше ста?

— Больше.

Вождь раздумывал, двигая непрестанно челюстями, будто кролик. Он поднял голову, услыхав крик, донёсшийся из глубины поляны:

— Перкен!

Клод звал его, потеряв из виду. Через несколько минут станет совсем темно; они пропали, если упустят свой последний шанс — обмен…

— Сюда!

Перкен выкрикнул это слово во весь голос; вождь с недоверием смотрел на него, по-прежнему двигая деснами, в наступившей тишине повисла угроза.

— Я позвал его, — объяснил Перкен переводчику.

— Без оружия! — повелел вождь.

— Возьми только маленький браунинг, — крикнул Перкен по-французски.

Борьба продолжалась… Светящийся кружок появился в серых сумерках, где угасали отзвуки голоса: это Клод включил свой фонарик. Его самого не было видно, и даже не слышно было хруста поломанного кустарника; один только этот кружок приближался зигзагами на неизменной высоте, точно вторя бульканью крови в височных венах, с которым Перкену никак не удавалось справиться. Свет наверняка следовал по тропинке. Взметнувшись вдруг вверх, он оторвался от земли, резанул по сгрудившимся мужчинам, затем опять возвратился на землю в поисках тропинки; все эти существа, выхваченные на мгновение из мрака — заблестевшие внезапно белые точки зубов, наклонившиеся в сторону Перкена тела, — вернулись к своей роли теней.

Перкен начал испытывать боль и с трудом опустился на землю. Ногу стало дёргать меньше. Фонарик погас, всего в нескольких метрах Клод, приближаясь, ступал по листьям; Перкен же, вытянув ноги и почти касаясь головой земли, видел только громаду леса, поглощавшего находившиеся вблизи силуэты, и частокол копий на фоне неба. До него доносился лишь приглушённый звук голосов.