Николай Равич - Две столицы

После Перекопа, где на воротах было написано «Предпослала страх и привнесла мир», по дороге к Бахчисараю вдруг несколько тысяч вооружённых с головы до ног татар налетели на императорский кортеж. Екатерина, которая знала, в чём дело, сделала вид, что испугалась, и, приложив руку к сердцу, сказала императору:

— Что, если этим верным мусульманам придёт в голову насильно отвезти нас в гавань и отправить в Константинополь к султану?

Иосиф Второй, и глазом не моргнув, сказал императрице:

— Я думаю, ваше величество, что князь Потёмкин не мог дать им такой инструкции.

Действительно, через минуту воинственные крики татар сменились приветственными, они из нападающих превратились в почётную охрану, а на всех остановках муллы со всем татарским населением столь громогласно молились за здравие Екатерины, ударяя при этом лбами о землю, что даже мешали придворным спать.

Было, однако, нечто во всём этом театральном представлении и такое, что не только должно было остаться навеки, но и повлиять на дальнейшую судьбу всего Ближнего Востока.

В Севастополе во время ужина занавеси были спущены. Когда подали шампанское, их раздвинули, и перед императором во всём великолепии предстали бухта, залитая розовым отблеском заката, и множество военных кораблей. Паруса их были надуты, пушки стреляли. Они гордо выходили в море, и всем за столом стало ясно: Чёрное море называлось «русским», потом стало турецким, теперь оно вновь превратилось в русское, и уже навсегда.

И дальше, в Херсоне и Феодосии — всюду Иосиф видел новые корабли, стоявшие на воде или строившиеся. И он заметил, что Потёмкин обо всём говорил с пренебрежением и лёгкой усмешкой, но коль скоро речь заходила о Черноморском флоте, лицо его оживлялось, взгляд становился яростным, в голосе звучала непреклонная настойчивость. И как-то, выпив лишнее, он сказал:

«Помру я, придут другие, а детище моё — Черноморский флот — не токмо останется, но превратится в могучую силу и славу русскую распространит по всему миру…»

Путешествие заканчивалось. Екатерина должна была выехать в Кременчуг, оттуда в Полтаву, Харьков, Курск, Орёл, Тулу, Москву.

И перед расставанием Иосиф Второй подписал с Екатериной договор о взаимной гарантии владений и совместных действиях в случае будущей войны с Турцией.

Митрополит Платон сидел в своих роскошных покоях в Троице-Сергиевой лавре и читал по-французски «Орлеанскую девственницу» Вольтера:

Платон приподнял голову и посмотрел на печь. Голландские кафели, из которых она была сложена, с точностью иллюстрировали содержание сей безбожной книги: благородный осёл нёс могучую обнажённую деву с мечом в руках, радуясь её соблазнительным прелестям.

Митрополит Платон, прозванный «вторым Златоустом» и «московским апостолом», был пастырь, какого не видела до того времени Русская церковь. Его труд «Краткое благословение» был не только переведён на все языки мира, но высоко оценивался в Кембриджском и Оксфордском университетах. «Церковная Российская История», написанная им, являлась первым опытом изложения истории Русской Церкви. Сам он считался оратором, обладавшим такой силой внушения, что даже Екатерина, которая терпеть его не могла, говорила:

«Платон делает из нас всё, что хочет; хочет он, чтобы мы плакали, — мы плачем, хочет, чтобы мы смеялись, — и мы смеёмся».

Платон обладал светлым умом, обаятельными манерами тонко воспитанного человека, спокойным, ровным характером. Он получил блестящее образование. Управление церковью не мешало ему следить за всеми событиями в жизни и быть подлинным знатоком литературы и искусства. Авторитет его во всём мире был настолько велик, что когда после первого приезда в Россию императора Иосифа Австрийского и посещения им Москвы его спросили, что он там видел замечательного, император ответил:

— Я там видел Платона.

Теперь Платон отвёл глаза от голландских кафелей и начал сравнивать рисунки на них с прекрасными гравюрами во французском издании. В это время раздался осторожный стук, и, приподняв тяжёлую штофную гардину, на пороге появился служка в шёлковом подряснике, подошёл к Платону неслышными шагами, поклонился в пояс, держа в руках большой, запечатанный пятью красными сургучными печатями пакет: