Дмитрий Дмитриев - Два императора

— Благородный отказ! Дружбу предлагает…

— И надеюсь ей пользоваться, Пётр Петрович!

— Так-с!

— Мы расстанемся друзьями?

— Конечно-с, конечно.

— Я поеду завтра и приду ещё с вами проститься.

«Нарвался! Видите ли, что задумал, — жениться! Да на ком ещё? На идеальнейшей из женщин… На женщине, которая в храбрости нас заткнёт за пояс! Фу! Ну и блажь же пришла мне в голову! А ведь это от безделья: который месяц сидим без дела. Жениться? Хорош, нечего сказать! Голову надо мне облить холодной водой. Лучше пойду проветрюсь».

И Пётр Петрович поспешил выйти из своей комнаты и пошёл бродить по берегу Немана.

В день отъезда Надежды Андреевны Дуровой Пётр Петрович был сам не свой, мрачнее чёрной тучи. Нелегко было ему расставаться с кавалерист-девицей. Встал Пётр Петрович ранее обыкновенного, долго ходил по своей комнате, заложив руки за спину и низко опустив голову.

Его старик денщик несколько раз заглядывал в дверь, но, видя мрачное настроение полковника, не смел с ним заговорить.

Заметив Щетину, Пётр Петрович крикнул:

— Что тебе? Что ты мне кажешь свою глупую образину!..

— Кипит, ваше скородие, — скороговоркой проговорил денщик.

— Кто кипит? Что?..

— А чайник.

— Ну и чёрт с ним, пусть кипит.

— Чай я давно заварил.

— Ну и пей.

— Я для вас, ваше скородие.

— Что для меня? Что?

— Приготовил чай.

— Убирайся к чёрту с своим чаем!..

— Слушаю, — хмуро ответил Щетина.

Он быстро скрылся за дверью, но спустя немного опять приотворил дверь и так же просунул в дверь свою седую голову.

— Ты опять! — крикнул на него Пётр Петрович.

— Да я всё насчёт чаю, какое ваше будет приказание?

— Слушай, старый кикимора, уйдёшь ты?..

— Что же, уйду, а всё-таки жалко чай выливать, уж оченно крепок…

— Вон! — выходя из себя, крикнул полковник.

Щетина исчез.

Пётр Петрович всё продолжал маршировать по своей комнате; наконец он накинул на плечи плащ и отправился к бараку, где жила Дурова; он застал её совсем готовой в дорогу; у барака уже дожидался небольшой тарантасик, запряжённый парою лошадей, а лихой конь кавалерист-девицы был крепко привязан позади тарантаса. Алкиду, видно, было это неприятно: он бил копытами землю и сильно ржал.

— Едете? — упавшим голосом спросил Зарницкий у Дуровой.

— Еду, Пётр Петрович, — так же грустно ответила она.

— Час добрый!

— Спасибо, мой дорогой.

— Вы вот что, барынька, забудьте мои слова, которые я вчера вам говорил, — глупы они и необдуманны.

— Не говорите так, Пётр Петрович.

— Не поминайте меня лихом, барынька.

— И не грех вам это говорить! Не лихом буду я вас вспоминать, а добром; вы многое для меня сделали, и скажу вам, полковник, я, кроме глубокого к вам уважения, люблю вас, как отца, как брата. И то время, которое мы с вами провели здесь на кровавом пиршестве, стану помнить до могилы, — с чувством проговорила молодая женщина, крепко пожимая руку Петра Петровича.

— Вы поедете к отцу? — спросил у ней Зарницкий.

— Да, я обещала ему приехать погостить — надо же потешить старика, он так меня любит. Погощу немного в родимом гнёздышке, а там опять скажу прости и отцу, и родимому дому, и всем родным.

— И опять в полк?

— Да, Пётр Петрович, в полк, только, к сожалению, не в ваш.

— А славно бы, чёрт возьми, если бы вы опять к нам приехали.

— И приехала бы, дорогой мой, да нельзя: сам государь назначил мне Мариупольский гусарский полк.

Настало время отъезда. Проводить Дурову собралось много офицеров, и со счастливыми пожеланиями простились они со своим боевым товарищем-женщиной.

Прощаясь с Петром Петровичем, Дурова не стеснялась собравшихся офицеров и крепко обняла его; на её красивых глазах видны были слёзы; не выдержал и Пётр Петрович: по его загорелому, мужественному лицу тоже скатилась предательская слеза… Надежда Андреевна уехала, и Зарницкий, понуря голову, побрёл в своё жилище.

С каким нетерпением ехал князь Сергей Владимирович Гарин на ферму Карла Гофмана! Несмотря на то, что лошади ехали быстро, езда казалась ему медленной, он беспрестанно понукал ямщика. С молодым князем ехал и его денщик, несменный Михеев.

Во всё пребывание своё в действующей армии князь не получил ни одного письма ни от Анны, ни от старого Гофмана, да и слишком много труда было бы переслать эти письма, едва ли они дошли бы по назначению по случаю войны. С тех пор прошло уже более пяти месяцев, как Гарин был у своей невесты. Это время молодому человеку казалось целой вечностью. Князь Сергей считал часы и минуты, ему скорее хотелось быть на ферме, там он надеялся встретить свою возлюбленную; князь был уверен, что Анна по времени должна была воротиться с юга, куда, по совету доктора, поехала для поправления своего здоровья.