Лью Уоллес - Бен-Гур

Смерть едва не настигла его под волнами, но и здесь она была повсюду — повсюду и во всевозможных формах.

Сквозь густой дым светились ядра пламени, в которых нетрудно было определить горящие суда. Бой продолжался, и еще нельзя было назвать победителя. По воде скользили тени проходящих галер, из-за завесь бурого дыма доносился треск сталкивающихся бортов, но опасность была ближе. Когда «Астрея» пошла под воду, на ее корме, как мы помним, находились римский экипаж и команды двух атаковавших пиратских судов — все они оказались в море. Многие противники вместе вынырнули на поверхность и, цепляясь за одну доску, продолжали схватку, начатую, быть может, еще под водой. Душа друг друга, нанося удары мечами и дротиками, они превратили в арену сражения исполосованные мраком и отблесками света волны. Ему не было дела до их борьбы — все это были враги, каждый из которых, не задумываясь, лишил бы его жизни ради спасительного обломка дерева. Бен-Гур поспешил отгрести в сторону.

В это время донесся плеск весел, и он увидел приближающуюся галеру. Высокий нос казался вдвое выше, блики, как клубки змей, сновали по резьбе на бортах. Вода под килем пенилась.

Он изо всех сил забил ногами, толкая тяжелую, неповоротливую доску. Секунды были драгоценны — половина любой из них могла стоить ему жизни или смерти. И тут из моря на расстоянии вытянутой руки блеснул золотом шлем. Потом показались руки с растопыренными пальцами — большие и сильные руки — раз ухватившись, они не дали бы сбросить себя. Бен-Гур рванулся прочь. Над водой поднялась голова, несущая шлем, руки судорожно забили, голова повернулась, и свет упал на лицо. Рот распахнут, невидящие глаза широко раскрыты, бескровная бледность утопленника — можно ли представить более жуткое зрелище? Но его встретил крик радости, и, не успев снова скрыться под волной, тонущий был схвачен за цепь шлема под подбородком и втащен на доску.

Это был Аррий, трибун.

Прилагая невероятные усилия, Бен-Гур одновременно толкал доску, цеплялся за нее и старался удерживать голову римлянина над водой. Галера прошла, едва не задев их веслами. Прошла прямо по головам со шлемами и без, а за ней осталась только освещенная огнями вода. Раздался приглушенный треск, за которыми последовали человеческие крики, заставившие пловца оглянуться, и жестокое удовольствие коснулось его сердца — «Астрея» отомщена.

После этого ход сражения переменился: оборона превратилась в бегство. Но кто же — победитель? Бен-Гур понимал, как сильно зависят от ответа его свобода и жизнь трибуна. Он подталкивал доску под тело последнего, пока оно не поднялось над водой, после чего прилагал все силы, чтобы удержать спасенного в таком положении. Медленно светало. Он ждал прихода утра с надеждой и страхом. Приведет оно римлян или пиратов? Если пиратов, его подопечный погиб.

Наконец утро настало, заполнив светом неподвижный воздух. Слева виднелась земля — слишком далеко, чтобы плыть туда. Повсюду плавали, подобно ему, спасшиеся на обломках. Кое-где чернели обугленные, порой еще дымящиеся остатки судов. В отдалении стояла галера со свернутым парусом и неподвижными веслами. Еще дальше можно было различить движущиеся точки, которые могли быть кораблями беглецов или преследователей, а могли — птицами.

Так прошел час. Нетерпение еврея росло. Если спасение не придет быстро, Аррий умрет. Порой он казался уже мертвым, так неподвижно лежал. Бен-Гур снял с него шлем, потом — с огромными усилиями — нагрудную пластину. Сердце билось. Это вселяло надежду, но он мог только ждать и, по обычаю своего народа, молиться.

Возвращаясь к жизни, захлебнувшийся испытывает большие муки, чем тонущий. Аррий прошел через все и, наконец, к великой радости Бен-Гура смог говорить.

Постепенно от бессвязных вопросов: «Где я?» и «Кто ты?» он обратился к сражению. Сомнения в победе заставили его чувства вернуться быстрее — чему в немалой степени помог длительный отдых, какой только можно было получить на их утлом плоту. По прошествии времени он стал разговорчив.

— Наше спасение зависит от исхода боя. Однако я понимаю, что ты сделал для меня. Говоря прямо, ты спас мою жизнь, рискуя собственной. Об этом станет известно… но, что бы ни произошло, прими мою благодарность. Если же Фортуна окажется ко мне благосклонной, я отблагодарю тебя так, как подобает римлянину, имеющему власть и возможность доказать свою признательность. Однако, если ты оказал свое благодеяние с действительно добрыми намерениями, а точнее, обращаясь к твоей доброй воле… — он поколебался. — Я прошу у тебя обещания сослужить мне, в определенных условиях, величайшую службу мужчины мужчине. Обещай же сейчас!