Лью Уоллес - Бен-Гур

Не следует забывать, что речь идет о событиях между двадцать первым марта — по современному календарю — и двадцать пятым. В последний вечер этого промежутка Бен-Гур поддался нетерпению и поскакал в город, пообещав вернуться ночью.

Конь был свеж и, получив свободу выбирать аллюр, скакал резво. С придорожных изгородей на всадника глядели темные зрачки вьющегося винограда, более глядеть было некому — ни ребенка, ни женщины, ни мужчины. В домах при дороге не было обитателей, огни у шатров погасли, дорога опустела — был первый канун Пасхи и час «между вечерями», когда миллионы наводнили город, закалывали ягнят во внешних дворах Храма и священники в предписанных льняных одеяниях собирали кровь и торопились отнести ее к сочащимся кровью алтарям, когда все спешило наперегонки со звездами несущими знак, после которого можно жарить, есть и петь, но нельзя совершать приготовления.

Всадник въехал в большие северные ворота, и пред ним раскинулся Иерусалим, сияющий великолепием для Господа своего.

Бен-Гур спешился у ворот караван-сарая, который более тридцати лет назад покинули три Мудреца, направляясь и Вифлеем. Там он оставил коня на попечение своих арабов и вскоре был у калитки отцовского дома, а еще несколько минут спустя, входил в большой зал. Сначала он спросил Малуха, а узнав, что тот в отлучке, послал приветствие своим друзьям: купцу и египтянину. Их унесли из дому смотреть празднество. Последний, как доложили, был очень слаб и подавлен.

Молодые люди того времени были знакомы с привычкой вежливого безразличия не менее, чем молодые люди времени нашего, так что, когда Бен-Гур спрашивал о добром Балтазаре и учтиво осведомлялся угодно ли старцу принять его, это делалось с единственной целью — сообщить о своем прибытии дочери.

Пока слуга докладывал о старике, откинулась ткань на двери, и египтянка пошла, а точнее сказать, поплыла в белом облаке газовых одеяний, столь ею любимых, на середину комнаты, залитую светом ламп семисвечника.

Слуга оставил их наедине.

В возбуждении последних событий Бен-Гур почти не вспоминал о красавице, однако влияние этой женщины завладело им с прежней силой, стоило увидеть ее. Он бросился к ней, но остановился пораженный. Такой перемены ему еще не приходилось видеть.

До сих лор делалось все, чтобы завоевать его любовь: теплота манер, искушение взглядов, обещание жестов. Она обрушивала на него ливни комплиментов. Для него накрашенные веки томно прикрывали блестящие миндалины глаз, для него услышанные от сказителей Александрии любовные истории повторялись во всем богатстве своей поэзии, для него — бесконечные выражения приязни, улыбки и мимолетные ласки рук, волос щек и губ, и песни Нила, и драгоценные украшения, и тонкие кружева шарфов и покрывал, и изысканность индийских шелков. Мысль, старая, как люди, что красавица — награда герою, пробуждала в ней такую бездну выдумок, что он не мог не считать себя ее героем, она подтверждала это тысячами искусных способов, — неотразимых способов, которые изобрел чувственный египетский гений для своих дочерей.

Такой была египтянка с Бен-Гуром с самой ночи лодочной прогулки по озеру Пальмового Сада. Но теперь!

Повсюду в этой повести читатель мог заметить некоторую неопределенность толкований, благоговейно применяемую к священным темам, теперь мы обращаем ее на человеческую натуру вообще. Мало найдется людей, не обладающих двумя натурами — подлинной и приобретенной, последняя из которых иногда становится столь же неотъемлемой частью личности, как первая. Оставляя эту мысль для любящих размышления, мы возвращаемся к египтянке, проявившей, наконец, свою подлинную натуру.

Никакого чужака она не могла бы оттолкнуть более яростно, хотя на вид была само бесстрастие, лишь маленькая головка слегка наклонилась, ноздри чуть раздулись, а нервная нижняя губа заставила несколько сильнее обычного изогнуться верхнюю. Она заговорила первой.

— Ты пришел вовремя, Сын Гура, — произнесла она отчетливо. — Я хочу поблагодарить тебя за гостеприимство, а завтра уже не располагала бы возможностью сделать это.

Бен-Гур слегка поклонился, не отводя глаз от ее лица.

— Я слышала об обычае игроков в кости, — продолжала она. — Закончив игру, они сверяют свои таблички и подводят итог, затем совершают возлияния богам и венчают счастливого победителя. Наша с тобой игра длилась много дней и ночей. Пора посмотреть, кому принадлежит венок.