Дмитрий Стахеев - За Байкалом и на Амуре. Путевые картины

He знаю, почему, при воспоминании об этом времени, мне постоянно представляется гоголевский городничий со своими распоряжениями по случаю приезда ревизора…

Прошло три недели самого ужасного, томительного ожидания и двадцатого числа, вместо парохода, приплыли две лодки — с почтой. Вышло, следовательно, что «гора родила мышь», но, за неимением лучшего, жители были рады и лодкам. По расспросам оказалось, что в Шилке воды мало, по реке бродят куры, и бабы пешком переходят с одного берега на другой. Зима в Забайкалье была бесснежная, и в мае в Шилке оказалось воды менее фута. Через несколько дней еще приплыли лодки частных лиц и получились те же неутешительные известия. Тоскливо тянулся май, маньчжуры и те повесили свои бритые головы, они тосковали, что давно не покупали русского серебра. Торговля вообще была тиха, все ждали новых товаров, свежих колониальных продуктов, а главное — русской серебряной монеты, без которой, как известно, на Амуре ничего не поделаешь. Странная однако же вещь! Маньчжуры, падкие до русского серебра, — почти не берут золотой монеты и во все время моей жизни на Амуре я ни разу не встретил нигде ни одного полуимпериала. Чем объяснить это непонятное пренебрежение к золоту? А между тем, по рассказам людей, плававших вниз по Амуру и по Уссури, — там находят следы прежних золотых приисков, веденных, как заметно, в весьма обширных размерах. Следовательно, китайское правительство знает цену золоту, да и на Кяхте его постоянно сбывалось громадное количество, сначала контрабандой, а потом, по разрешении свободной торговли, открыто. Вот тут как хочешь, так и добирайся до причин, какими руководствуются маньчжуры в делах торговли!

Пароход пришел в Благовещенск только 6-го июня, а баржи добрались до города к 20-му и 25-му числу. Лето, следовательно, наступило очень поздно.

В июне по распоряжению местного губернатора был отправлен внутрь Маньчжурии в качестве посланника в Чичикар г. Малевич, местный судья, отличавшийся, как говорили, дипломатическими способностями. Его сопровождали два переводчика: г. Перебоев и монгольский князь Гантимур. Причины посольства состояли в том, чтобы сократить лишнюю переписку, веденную между русским и маньчжурским начальством от Чичикара через Айгун, и устроить прямые отношения прямо с Чичикаром. Кроме этого его превосходительство рассчитывал на уступку маньчжурского острова, находящегося против Албазинской станицы и части сенокоса на правом берегу. Маньчжуры, заслышав о посольстве, пронесли по всей Маньчжурии весть, что едет посол из Петербурга, покупать часть Маньчжурии — шум такой пошел, что не приведи Создатель! Однако ж эта сказка очень повредила г. Малевичу. В Чичикаре его действительно приняли за настоящего посланника, отвели ему роскошное помещение и поставили почетный караул в двести человек маньчжурских офицеров. Г. Малевич даже струсил, несмотря на свои дипломатические способности. Наутро пригласили его пожаловать в Таймунь (верховный дом судилищ). Г. Малевич отправился. Его ввели в довольно большой зал, где на высоком стуле с китайскою важностию восседал старый, седой и уже дряхлый правитель Маньчжурии, — нечто вроде нашего наместника. Тихо, едва слышно начались его старческие вопросы. Г. Малевич прямо объяснил, что было нужно, и был очень поражен грубой переменой обращения. Маньчжуры, видя сами себя одураченными своей собственной доверчивостью к народной молве, — сделались непростительно сухи и холодны с г. Малевичем. Дряхлый, выживший из ума старик коротко сказал, что по силе трактата он имеет сношения только с генерал-губернатором Восточной Сибири и министром-резидентом, живущим от русского правительства в Пекине. Г. Малевич не стал с ним рассуждать и не обращая внимания ни на какие церемонии, ушел из Таймуня; почетный караул от его квартиры исчез и вместо его явился у дверей оборванный маньчжурский солдат. Через несколько времени в помещение, занимаемое им, явился один из анбаней и ласково стал извиняться в своих собственных ошибках и доверчивости по глупой сказке, распущенной маньчжурами, говоря, что дряхлый правитель чуть не отправился в царство теней, так как его одурачил подданный ему народ. Г. Малевич объяснился с анбанем и устроив что было возможно, возвратился через две или три недели обратно в Благовещенск. Айгунские анбани были сначала очень недовольны, что русское начальство как будто считало низким вести переговоры через них, но потом, через несколько времени, дело снова уладилось и переговоры стали вести по-прежнему через Айгун. Губернатор Амурской области давно хлопотал о том, чтобы открыть торговлю по реке Сунгари, так как доносились слухи о дешевизне всякого рода продуктов в селениях этой многоводной реки. Долго шли переговоры об этой торговле и в мое пребывание на Амуре они не окончились. Впоследствии, уже почти через три года, и именно в мае месяце прошлого года, я прочитал в Биржевых Ведомостях описание первого рейса русского парохода по Сунгари до города Гириня. Поездка тоже кончилась ничем, только и узнали то, что население по Сунгари весьма большое, но торговли, по неизвестным обстоятельствам (вероятно маньчжурское правительство по обыкновению сделало строжайший приказ не иметь никаких торговых сношений с русскими) маньчжуры не хотели вести и позволяли русскому пароходу только плавать по реке, почти не давая приставать к берегу. Маньчжуры дивились огненной лодке и лезли толпами на борта парохода, отгоняемые просто палками, потому что всякие увещания оказывались недействительными.