Генрих Шумахер - Любовь и жизнь леди Гамильтон

И он снова разразился деланным смехом. Ромни пожал плечами.

— Ну, смейся, смейся! Когда сверхмудрецы не понимают чего-нибудь, они смеются. И думают, что этим все решено. Мой дядя был не эксцентричным, а больным человеком. Всякий раз в новолуние кровь бросалась ему в голову и сводила его с ума. Тогда начинался запой. И то же было с его отцом, моим дедом. И всякий раз, когда им овладевало безумие, он кричал, что в его черепе поселился черт и нашептывает ему, чтобы он покончил жизнь самоубийством. Врачи смеялись, как ты, Хейли, смеялся только что. Но настал день, когда он исполнил пожелание черта и повесился. И тогда они уже не смеялись.

Он произнес все это так печально и вместе с тем так спокойно, что Эмму охватил ужас. Взгляд Хейли тоже стал серьезным.

— Но ведь ты совсем другой человек, Ромни, ты ведь не такой, как твой дядя! — сказал он мягко, как уговаривают больного ребенка. — Ты ведешь размеренный образ жизни, не пьешь.

— Не делаю то, не делаю другого, как будто в этом суть. Чему быть, того не миновать. Вести тихую, спокойную жизнь — вот смысл всей вашей премудрости. Хватит об этом! За работу! Это лучший способ оглушить себя, чтобы не думать о бессмыслице, которую мы называем жизнью!

Он выставил Хейли и запер за ним дверь ателье. Медленно вернулся к мольберту.

— Он очень мил! — сказал Ромни. — И сделал мне много хорошего. Но он так любит выспрашивать и выпытывать… Ему хочется написать мою биографию. А это не так уж приятно — еще при жизни без конца быть в курсе работы над твоим некрологом!

Посмеявшись своей шутке, он опять принялся за работу. Но вдруг выронил палитру и кисть, подошел близко-близко к Эмме и бросил на нее странный взгляд.

— Я мил вам хоть немного, Эмма? Все, что я сказал тогда, — правда. Когда-нибудь я непременно сойду с ума. Что-то делается с головой!.. Как будто в мозгу моем узел. Тут! Здесь наверху!

Я отчетливо ощущаю, как он затягивается все туже. И только когда меня касается ваша рука, он ослабевает. И все как бы возвращается на место. Если я мил вам — не покидайте меня! Вы всегда должны быть со мной, всегда! Я знаю, только тогда я не заболею!

Он смотрел на нее. Его умоляющий взгляд вызвал у нее слезы.

— Я всегда буду с вами, Ромни! — сказала она нежно. — Я никогда не оставлю вас, если вы сами не прогоните меня!

Он покачал головой:

— Как такое может быть? Это все равно, что изгнать красоту. Красоту, которую я так люблю и ради которой только и живу!

Легким, нежным и благоговейным движением провел он рукой по ее ниспадающей складками белой одежде. Как будто опасался грубым прикосновением разрушить нечто бесконечно нежное, источающее аромат. А потом со счастливой улыбкой снова взялся за работу.

В нем было так много грусти, робости, ребячливости, что он завладел ее сердцем. Ни за какие блага мира не могла бы она причинить этому человеку боль. Ее любовь к нему казалась ей материнской. Ее это даже смешило: она — сама еще так недавно ребенок, глупая игрушка случая, должна оберегать знаменитого Ромни. Не думала она, что так может быть, но так случилось. В ее сердце оставалась еще капля доброты…

Зима выдалась суровой. Непрерывно валил снег. А потом вдруг наступила весна с теплыми ветрами. В Темзе поднялась вода. Сильные ливни вызвали наводнение, река вышла из берегов и затопила низинную часть города.

Дом Гаррика на Ройял-Террас и всегда-то был в опасности, так как Темза ежегодно затопляла его подвалы; но теперь, казалось, вот-вот разразится катастрофа. Вода ворвалась в первый этаж, нанесла страшный урон, а когда на портале появилась зияющая трещина, стало ясно, что дому не уйти от гибели.

У ортодоксальных кругов Лондона Храм здоровья давно уже пользовался скандальной репутацией; но он был защищен покровительством высоких и влиятельных особ, что исключало вмешательство полиции. Теперь же, под предлогом грозящего обвала, она потребовала немедленно освободить дом.

Хоть доктору Грэхему удалось найти для своих презентаций подходящие залы в Шомбергхаусе, но обустройство могло занять все лето. Даже если очень повезет — снова открыть Храм здоровья можно будет только осенью.

Всю дорогу под непрекращающимся ливнем мокрая с ног до головы, Эмма пришла к Ромни позже обычного. Рассказала ему обо всем.

— Доктор Грэхем в отчаянии! — сказала она в заключение. — Он считает, что все погибло!

Ромни слушал ее, не перебивая. А потом спросил со странноватой улыбкой: