Владимир Москалев - Варфоломеевская ночь

И он ушел в танцевальный зал, где продолжался балет. И тотчас к гугенотам, озадаченно глядевшим ему вслед, подлетела, будто пташки на пшено, стайка юных фрейлин королевы-матери; буквально вешаясь каждая избраннику на шею, они зачирикали, загалдели и потащили в танцевальный зал свои жертвы, которые, впрочем, не оказали им ни малейшего сопротивления.

Назавтра Генрих Наваррский давал праздничный обед, а вечером — торжественный бал, на котором все было так же, как и вчера, с той лишь разницей, что теперь никто не скучал, ибо у каждого, кто был приглашен, имелась постоянная подруга, которая не отходила от своего избранника ни на шаг.

Колиньи, выслушав тревожное сообщение, заявил, что все их домыслы — не что иное, как плод воображения, ни о каком предательстве он даже не мыслит. Король с матерью неизменно внимательны и предупредительны, а подозрения в неискренности двора основываются лишь на том, что мадам Екатерина от чистого сердца хочет мира в королевстве.

Генрих Наваррский заявил, что не видит причин для беспокойства, а потому остается здесь хотя бы для того, чтобы завоевать окончательно и бесповоротно сердце молодой жены, которое, с радостью сообщил он, начинает заметно оттаивать. Когда он полностью овладеет ее душой и телом, тогда и настанет время для того, чтобы покинуть Париж, как того хотела его покойная мать. Кстати, ему еще предстоит выяснить истинную причину ее смерти, и для этого он основательно изучит результаты вскрытия тела и черепа, опираясь на знания и ученость собственных медиков.

Конде прислушался к увещеваниям гугенотов и разделил их подозрения, а потому они все вместе долго думали, что им следует предпринять. Но тут явилась его возлюбленная — Рене де Шатонеф, и в ее объятиях юный принц тут же забыл, о чем ему говорили.

Лесдигьер с Шомбергом полностью разделяли опасения товарищей и советовали немедленно убираться из Парижа; что касается их самих, то они остаются, что бы там ни было, потому что не могут бросить короля.

Точно так же поступил и Матиньон, сказав, что останется с Конде, которому будет служить столь же верно, как и его отцу, и коли на то укажет перст судьбы, то он готов разделить участь принца, какой бы она ни была.

В среду двадцатого на улице Астрюс прямо перед Бурбонским дворцом было разыграно необычное представление. Здесь были Рай и Ад. В первом были католики, во втором — гугеноты. Последние вознамерились напасть на ангелов, представленных в лице Маргариты Валуа, принцессы Конде и герцогини де Гиз. Доблестные ревнители католической веры разгромили нечестивцев и опрокинули их в Тартар [21], фосфоресцирующий огнями и исторгающий зловоние. В католиках все узнали короля, герцогов Анжуйского и Алансонского; побежденных гугенотов представляли Генрих Наваррский, принц Конде и их сторонники.

День закончился, как и положено, праздничным ужином и танцами.

В четверг в Луврском саду разыгрывали сцену превращения Актеона в оленя [22], роль которого поручили Конде. Первым атрибутом новоявленного оленя явились большие ветвистые рога, что намекало двору, но только не Конде, на историю обольщения его жены, Марии Клевской, герцогом Анжуйским. Смешно было всем, кроме гугенотов, начавших подозревать, что над ними смеются. Не смеялась также полуобнаженная Артемида, продолжавшая с серьезным выражением лица насылать колдовские чары на Конде. Через минуту на вновь обращенного оленя с рогами и копытами набросятся импровизированные собаки, которых представляли придворные, выряженные в собачьи шкуры с масками на лице и хвостами сзади, и с невольным созерцателем прекрасного тела Артемиды будет покончено под гром оваций католиков.

Закончился этот день турниром, где воинственные амазонки, представленные королевскими братьями и другими защитниками католической веры, разгромили неверных турок, роли которых исполняли король Наваррский, принц Конде, Ларошфуко, Телиньи и другие гугеноты.

Разумеется, протестанты были не в восторге от интермедий, в которых, пусть и в шутливой форме, но их унижали. Неизбежный контраст сопровождал такого рода представления: смеющиеся лица католиков и хмурые, со сдвинутыми бровями, реформатов, затаивших в сердцах ненависть и обиду.

В пятницу около одиннадцати часов утра после окончания Королевского Совета, на котором Колиньи вновь поднял вопрос об оказании помощи принцу Оранскому и собственным войскам, застрявшим в Монсе, адмирал отправился домой. Дом стоял на перекрестке улиц Бетизи, Монетной и Тиршап. Король вместе с Беарнцем и Конде остался в Луврском саду играть в мяч.