Артур Дойль - Дядюшка Бернак

Мы собрали все документы, разложенные на столе. В числе их было и письмо, которое Бернак, вероятно, закончил, когда появился Туссак.

— Вот тебе раз! — воскликнул Савари, глядя на это письмо. — Да наш приятель Бернак был не менее опасным субъектом, чем сам Туссак. Вы только послушайте, что он пишет:

«Мой дорогой Катюллъ! Надеюсь Вас не затруднит прислать мне еще одну склянку с тою жидкостью, которую Вы вручили мне три года назад. Я говорю о миндальном отваре, который не оставляет никаких следов. Он понадобится мне на будущей неделе. Умоляю Вас не перепутать! Вы всегда можете рассчитывать на меня, если Вам потребуется за чем-либо обратиться к Императору».

— Адресовано известному химику в Амьен, — сказал Савари, поворачивая конверт. — Так наш Бернак, в довершение всех своих добродетелей, был еще и отравителем! Ума не приложу, для кого он готовил свой миндальный отвар…

— Да, весьма странно, — прошептал я.

Я не хотел объяснять, что отвар предназначался для меня. Как-никак, Бернак мой дядя, и к тому же он был мертв. О чем же теперь говорить?

Генерал Савари отправился с рапортом прямо к императору в Пон-де-Брик, а мы с Жераром приехали ко мне, чтобы поболтать за бутылкой вина. Я думал застать Сибиллу, но, к моему удивлению, ее и след простыл, и никто не знал, куда она делась.

Ранним утром на другой день меня разбудил вестовой императора.

— Император желает видеть вас, месье де Лаваль, — сказал он.

— Где именно?

— В Пон-де-Брике.

Я знал: чтобы выиграть в глазах Наполеона, ни в коем случае нельзя мешкать. Поэтому через десять минут я уже был верхом, а через полчаса примчался в замок. Поднявшись по лестнице, я вошел в комнату Жозефины, где был также и Наполеон.

Императрица возлежала на кушетке в очаровательном кружевном капоте с розовой подкладкой; Наполеон энергично шагал по комнате, одетый весьма непривычно. Так он обыкновенно одевался в редкие часы досуга. На нем был белый халат, пунцовые турецкие туфли; голова была повязана белым шелковым платком; платье придавало ему вид плантатора из Вест-Индии.

По сильному запаху одеколона я понял, что Наполеон только что вышел из ванны. Он был в прекрасном настроении, которое передалось и Жозефине, так что меня встретили веселые, улыбающиеся лица. Трудно было поверить, что это доброе ласковое выражение лица, глаза, светящиеся гениальным умом, принадлежали тому же человеку, который несколькими днями раньше неистовствовал на вечернем приеме, оставляя за собой увлажненные слезами щеки и унылые, поникшие лица гостей.

— Славный дебют для моего адъютанта! — сказал он. — Савари рассказал мне, что случилось вчера. Вы прекрасно справились с делом. Мне некогда заниматься пустяками, но вот моя жена будет спать спокойнее. Теперь она уверена, что Туссак уже не убьет меня.

— Да-да, это был ужасный человек! — воскликнула императрица. — Не менее опасный, чем Жорж Кадудаль. Да они оба были ужасные люди!

— Я родился под счастливой звездой, Жозефина, — сказал Наполеон, ласково гладя ее по голове. — Я вижу весь сбой жизненный путь и прекрасно знаю, что уготовила мне судьба! Ничто не повредит мне до тех пор, пока я не исполню своего долга перед Францией. Арабы верят в судьбу, и они совершенно правы.

— Тогда к чему же все твои планы, раз все заранее предопределено судьбой?

— Значит, мне предопределено составлять планы, глупышка! Разве ты не видишь знака судьбы в том, что мой разум одарен способностью создавать планы? Я всегда загадываю по крайней мере на два года вперед, а сегодня, месье де Лаваль, я все утро обдумывал события, которые должны произойти осенью и зимой 1807 года. Ах да, кстати, ваша хорошенькая кузина добилась-таки своего! Нет, безусловно, она слишком умна, чтобы стать женой такого ничтожества, как этот Люсьен Лесаж. Он просил пощадить его хотя бы на неделю, а это, согласитесь, не особенно большая милость.

Я кивнул.

— С женщинами всегда так! Идеалисты и мечтатели увлекают их своим воображением. Подобно жителям Востока, они не понимают, что если человек умный и порядочный, то это совсем не значит, что он и красивый. Я, например, никак не мог заставить египтян поверить, что я более значительный генерал, чем Клебер, потому что тот обладал фигурой швейцара и волосами парикмахера. Так и с этим злополучным Лесажем, которого женщины считают героем из-за его красивого лица и телячьих глаз. Как вы думаете, если она увидит, каков он на самом деле, она бросит его?