Артур Дойль - Тень Бонапарта

Быстрая, бодрая походка моего спутника, его отрывистые замечания живо вернули меня с небес на землю. Он раскрыл очередную дверь и собственноручно запер ее после меня. На этот раз мы очутились в длинном, сводчатом коридоре, пол здесь был выложен каменными плитами; коридор освещался маленькой лампочкой, тускло горевшей в дальнем конце. Два окна с железными решетками указывали, что мы снова были на земной поверхности.

Миновав этот коридор и сделав еще несколько переходов, мы поднялись по винтовой лестнице к раскрытой настежь двери, за которой оказалась маленькая, прекрасно убранная спальня.

— Полагаю, вы не станете возражать против того, чтобы расположиться здесь на ночь, — сказал Шарль.

Я не желал ничего лучше, как, сбросив с себя одежды, кинуться в эту белоснежную постель, но любопытство все же превозмогло усталость.

— Я очень благодарен вам, но, думаю, вы не откажете мне в любезности сообщить, где я?

— Вы в моем доме, и это все, что вам следует сейчас знать. Утром потолкуем.

Он позвонил; вбежал долговязый перепуганный слуга.

— Барышня уже отдыхает? — спросил Шарль.

— Да, сударь, она уже часа два как легла.

— Очень хорошо. Я сам зайду к вам утром, — с этими словами он закрыл дверь в спальню.

Его шаги еще не успели замереть в глубине коридора, а я уже спал крепким сном усталого, измученного человека.

Слова моего хозяина не оказались пустой формальностью: утром, как и обещал, он стоял подле моей кровати и ждал, когда я проснусь. Серьезное, спокойное лицо и темная скромная одежда не вязались с его ночной бессердечностью и отталкивающим родом деятельности. При ярком дневном свете Шарль выглядел типичным школьным учителем; это впечатление усиливалось повелительной, но благосклонной улыбкой, с которой он на меня посматривал. Его улыбка выводила меня из себя; я окончательно убедился, что этот человек мне отвратителен и что я не успокоюсь, пока не порву наше вынужденное знакомство. Он принес целый ворох всевозможных нарядов и положил их на кресло рядом с кроватью.

— Я понял, что ваше платье не в особенно блестящем состоянии. Правда, вы крупнее всех в моем доме, но на всякий случай я принес кое-что, чтобы пополнить ваш гардероб. Здесь вы найдете также бритву, мыло и зубной порошок. Я вернусь через полчаса, надеюсь, ваш туалет будет завершен!

Тщательно осмотрев свою собственную одежду, я решил, что после основательной чистки она будет выглядеть вполне прилично, поэтому из принесенных Шарлем вещей я воспользовался лишь нижней рубашкой и черным сатиновым галстуком.

Окончив свой туалет, я подошел к окну: напротив находилась белая стена. Вошел мой хозяин, окинул меня острым, испытующим взором и, казалось, вполне удовлетворился результатом своего осмотра.

— Прекрасно, прекрасно, этот костюм вам очень к лицу, — сказал он, по обыкновению покачивая головой, — сейчас легкая небрежность в одежде, следы путешествия или трудной работы гораздо моднее, чем фатовство. Я слышал, что многие дамы считают это признаком хорошего вкуса. А теперь прошу следовать за мной!

Его забота о моем наряде изрядно меня удивила, но я скоро забыл об этом — настолько поразили меня последующие события. Когда мы вошли в просторную залу, мне показалось, что я видел ее прежде. Затем новая неожиданность: на стене висел парадный портрет моего отца в полный рост! В безмолвном изумлении я остановился перед портретом моего дорогого родителя, а потом повернулся к Шарлю и посмотрел прямо в его серые холодные глаза. Он пристально наблюдал за мною.

— Вы удивлены, де Лаваль? — с оттенком удовольствия спросил он.

— Ради Бога, не шутите так жестоко со мною! Кто вы, и куда меня привели?

Он усмехнулся и, положив морщинистую смуглую руку на мое плечо, пригласил в другую большую комнату. Посередине стоял великолепно сервированный стол; около него в низком кресле с книгой в руках сидела девушка. При нашем появлении она встала: высокая и стройная, смуглая, с правильными чертами лица; огненный блеск в черных глазах. Во взгляде, обращенном ко мне, читалась откровенная неприязнь.

— Сибилла, — сказал Шарль, — это твой кузен из Англии, Луи де Лаваль. А это, дорогой мой племянник, моя единственная дочь — Сибилла Бернак.

Я обомлел.

— Так, значит, вы…

— Брат вашей матери, Шарль Бернак!

— Вы — дядюшка Бернак?!

Я глупо уставился на него.

— Но почему же вы раньше-то не сказали? — воскликнул я.