Владимир Першанин: Спецназ Сталинграда.

Сержантка улыбнулась мне, и злость мгновенно улетучилась. Она была хороша, и я невольно почувствовал волнение.

– Попьете с нами чаю?

Я кивнул в ответ. За стеной грохнуло, посыпалась красная кирпичная пыль, Рогожин поторопился свернуть беседу.

– Шагай к своим, нечего здесь околачиваться.

Вернувшись в роту, сообщил Шмакову:

– У комбата блядешка появилась.

Командир роты не мог простить, что его не наградили, и винил в этом капитана Рогожина.

– Кому война, а кому развлечение, – желчно и несправедливо заметил младший лейтенант.

Комбат был не их тех, кто отсиживался в своем блиндаже. Просто у всех нервы находились на пределе, в том числе у Шмакова. Люди становились раздражительными, это принимало самые неожиданные формы. Тимофей Анкудинов после смерти приятеля-сапера самовольно отлучился на берег, где обменял трофейные часы на спирт. Напился сам и напоил двоих бойцов. Шатался по дому, даже пытался петь. Шмаков не на шутку разозлился, пригрозил отдать под суд. Никого под суд за такие вещи не отдавали, и Тимофей это прекрасно знал.

Если Анкудинов благополучно сходил на берег, то доставка боеприпасов и воды обходилась дорого. Такие рейсы приходилось делать по ночам, однако и в темноте существовала большая доля риска. Однажды снабженцы промахнулись и вышли ночью к немецким позициям. Зато не промахнулись вражеские солдаты и забросали их гранатами. Один так и остался лежать, а второй, бросив деревянный ящик с патронами, прибежал к нам весь в крови. Ранения оказались так себе, его спас вещмешок, туго набитый консервами и санитарными пакетами для перевязки.

Перепуганный снабженец снял телогрейку, встряхнул ее, о бетонный пол звякнули осколки от гранаты, разорвавшейся неподалеку. Фельдшер Захар Леонтьевич вытащил у него из-под кожи три осколка и перевязал бойца принесенным бинтом. Консервы ели с оглядкой, почти в каждой банке имелось отверстие от осколка – того и гляди, сломаешь зуб.

– А мне ломать нечего, – усмехался Анкудинов, выскребая банку со щукой в томатном соусе.

После еды захотелось пить. Воду нам приносили по остаточному принципу. Самым важным считалась доставка боеприпасов и продуктов. За ними следовали индивидуальные пакеты, махорка, ну и вода. Тыл в Сталинграде практически отсутствовал, но мы упорно называли снабженцев тыловиками. Находясь на берегу Волги, они не слишком входили в наше положение, считая, что воду в разрушенном городе можно найти.

Это было не так. Запомнилось, что в первой половине октября жажда просто изводила нас. Лужу возле колонки вычерпали до дна, не обращая внимания на разлагающиеся трупы. Когда в очередной раз принесли мутную жижу, дядя Захар выдернул канистру, отлил немного воды в кружку и понюхал. Канистру уже тянули к себе самые нетерпеливые бойцы, но фельдшер перевернул посудину горловиной вниз. Булькая, вытекала густая смесь, затем просто жидкая грязь, пахнущая застоявшимся болотом.

– От дизентерии загнетесь, мать вашу!

– Все равно подыхать…

В очередной раз вспомнили веселых и гостеприимных детей подземелья. Не верилось, что они погибли. Казалось, просто перешли на другое место. Мы по ним не слишком печалились (нас бы кто пожалел), но подземный ход облегчал жизнь. После консервов до того захотелось пить, что решили не ждать ночи. Поход добровольцев во главе с Кушнаревым закончился плохо. Мы старательно прикрывали группу огнем, но прикрытие не помогло.

Их достали пулеметными очередями из котельной. Для артиллерийских наблюдателей это место сейчас не годилось, зато пулемет, установленный там, отрезал путь к берегу. Добровольцы, обвешанные флягами, заметались, уходя от пуль. Двое погибли, а Кушнарев укрылся в орудийном окопе рядом с разбитым зенитным орудием. Сержант выкрикивал ругательства, грозил немцам кулаком и даже стрелял из автомата. Вернулся обозленный, с пустыми флягами. Шмаков чувствовал себя виноватым:

– Кто знал, что они пулемет там установят? Ну, скажи.

– Никто, – поддакивал я, тоже чувствуя вину за гибель двух бойцов.

В трудные минуты голова работает неплохо. Раздумывая, где взять воду, я обратил внимание на трубы в подвале. Постучал по одной из них, отступил на шаг и выстрелил. Из отверстия била струйка настоящей прозрачной воды. Бойцы, спавшие под шинелями, мгновенно вскочили, продирая глаза, схватились за оружие. Я глотал холодную очень вкусную воду, ко мне присоединились остальные, затем стали набирать котелки, фляги. Пили долго, снова заполняли посуду. Поделились водой со взводом Грицевича. Белорус с закопченным от подвальной жизни лицом завидовал нам: