Геннадий Ананьев - Иешуа, сын человеческий

Но все это, как говорится, еще далеко впереди. Сейчас же он бодро шагал, постукивая посохом о каменистую дорогу и предвкушая не меньшую удачу в следующей деревне.

— Сейчас обогнем мыс вон тот, за ним сразу отвилок в монастырь белых жрецов. Отец продавал им из вещей своих.

Екнуло сердце Иисуса. Отчего бы? Неужели белые жрецы уже всполошились и готовы вступить с ним в борьбу?

Шаг Иисуса стал осторожней. Он посчитал лучшим не вдруг появиться на дороге за изгибом мыса, а поначалу осмотреть ее, оставаясь незамеченным. Перед самым поворотом он даже остановился и повелел Ицхаку:

— Выдвинься перелеском. Осторожно. Посмотри, нет ли кого у отвилка?

Удивился Ицхак, но пререкаться не стал, а несколько минут спустя вернулся взволнованным.

— Там их четверо. Белых жрецов. С толстыми посохами в руках.

— Понятно. Поступим так: я иду вперед, ты поднимаешься на утес и укрываешься там. Если меня уведут, ты жди до полудня. Если не появлюсь, спеши в деревню и поднимай всю общину. Если же еще раньше к тебе станут приближаться, не давайся в руки им, убегай в деревню.

— Понял все.

— Вот и хорошо. Я пошагал.

Он вошел во двор монастыря первым и — удивился. Белые жрецы по обе стороны дорожки, ведущей к храму. У каждого в руке — горящий факел. Иисус, как ни старался, по какой мистерии факелы днем, так и не вспомнил.

Храм далеко в глубине двора. На портале его. Справа и слева от главной двери — две величественные статуи Кришны, земное воплощение бога Вишны. Выше роста человеческого в полтора раза. Из людей — никого. Дверь затворена.

Четверка приставов осталась у ворот, и Иисус один идет сквозь факельный строй. Молчаливый и бездвижный. Ни один из жрецов даже не шелохнется, когда с ним равняется гость. У всех одинаковые маски презрительности на лицах.

Иисус усмехнулся, глядя на эту бутафорию, но непокой на душе возрастал, хотя он всячески успокаивал себя:

«Все будет хорошо».

Отворилась главная дверь, и порог ее переступил Главный жрец. Должно быть, из Великих Посвященных. Да — Великий, но еще не брихаспати. И уже точно, не седьмой степени Великого Посвящения.

«Это — хорошо. Есть мое преимущество».

Главный жрец встал точно посредине между статуй Кришны и принял подобную им позу. Бездвижную. Голова гордо вскинута.

«Ишь ты! Все продумано, чтобы сразу подавить волю и унизить…»

Не спустился по ступеням Главный жрец навстречу Иисусу, а ждал, когда тот поднимется по ним — Иисус вначале остановился было, демонстрируя обиженность свою, но потом все же поднялся на портал.

Главный жрец, не шевельнувшись даже, заговорил:

— Я приветствую Великого Посвященного в стенах моего монастыря, который есть обитель могущественного Кришны. Я говорю: будь моим гостем.

Он говорил, вроде бы даже не разжимая губ, трубным внутренним голосом, сам же стоял бездвижно. Ни одного сколько-нибудь заметного жеста. На лице маска презрительной брезгливости. Как у всех белых жрецов с факелами.

«Если так, то по чести и честь!»

Когда Иисус шагал к монастырю в сопровождении четверки приставов, обдумывал свое поведение как мирное, он готовился к тому, чтобы в чем-то уступить жрецам, дабы не озлоблять их, а к своей цели идти, временно даже отступая, но вот эта, явно подчеркнутая чванливость, окончательно вывела его из благодушия.

— Я не имел цели входить в этот монастырь, но ты принудил меня, не имея на это никакого права: я — Великий Посвященный высшей седьмой степени, я готов был через смерть и воскрешение стать брихаспати, но твои собратья, где я познавал Священную Истину Вед, замыслили кощунственное. Отец мой Небесный Единый Творец и Судья, спас меня, на вас же, белых жрецах, греховное злодейство, не прощаемое, ибо грех не только в свершениях, но и в греховных помыслах. Вот почему я не желал посещать ваш монастырь, а я, как Великий Посвященный, волен в своих желаниях и делах, и никто не вправе притеснять меня. Я, как и Отец мой Небесный, не простил и не прощу безмерное грехопадение ваше.

— Войди для беседы с Посвященными, — так и не сняв маски с лица, тоном повеления изрек Главный жрец.

— Не имею желания к этому, но подчиняюсь грубой силе.

Главный жрец пошагал впереди, Иисус за ним. Как слуга, а не как гость.

«Ничего! Я возьму свое! Заставлю уважать!»

Вошли в зал. Просторный. С обилием горельефов из жизни бога Вишну и из жизни его земного воплощения — Кришны. У ног статуи великого бога сидит, скрестивши ноги, шестерка Посвященных.