Роберт Харрис - Империй

Из Тиндариды мы отправились в Фермы, родной город Стения, где в их опустошенном доме Цицерон встретился с его женой. Несчастная женщина рыдала, читая письмо от своего мужа-изгнанника. До конца недели мы оставались в прибрежной крепости Лилибее, расположенной в самой западной точке острова. Это место было хорошо знакомо Цицерону, поскольку он не раз посещал его в свою бытность младшим магистратом. Сейчас, как и много раз в прошлом, мы остановились в доме его старого друга Помпилия.

В первый же вечер за ужином Цицерон заметил, что отсутствуют некоторые предметы сервировки, которые раньше неизменно украшали стол, – изумительной красоты кувшин и кубки, переходившие по наследству из поколения в поколение. В ответ на его вопрос Помпилий пояснил, что их забрал Веррес, и тут же выяснилось, что похожая история имелась у каждого из присутствовавших за ужином местных жителей. У молодого Гая Какурия отняли всю его мебель и утварь, у Квинта Лутация – его огромный и великолепный стол цитрового дерева, за которым не раз трапезничал сам Цицерон, у Лисона – бесценную статую Аполлона, у Диодора – прекрасные вещи чеканной работы, в числе которых находились так называемые ферикловы кубки, сделанные искуснейшей рукой Ментора.

Этому списку, казалось, не было конца, и кому, как не мне, знать об этом. Ведь именно я составлял этот скорбный перечень утрат. Записав показания всех присутствовавших, а затем и их друзей, я начал думать, что у Цицерона помутился разум. Неужто он вознамерился включить в опись похищенного Верресом на острове каждую ложку и молочник? Однако он был куда умнее меня, и очень скоро я в этом убедился.

Через несколько дней мы вновь отправились в путь, трясясь по разбитой дороге, что вела из Лилибея в храмовый город Агригент, а потом – дальше, в каменистое сердце острова. Зима была непривычно суровой, земля и небо сливались в единую поверхность стального цвета. Цицерон подхватил простуду и, закутавшись в плащ, сидел в задней части повозки. В Катине – городе, построенном на уступах скал и окруженном лесами и озерами, – нас встретили приветственными возгласами все местные жрецы, облаченные в причудливые одеяния и со священными посохами в руках. Они повели нас в святилище Цереры, из которого по приказу Верреса была украдена статуя богини, и тут – впервые за все путешествие – нам пришлось лицом к лицу столкнуться с ликторами Луция Метелла, нового наместника Сицилии. Вооруженные фасциями, эти громилы стояли на базарной площади и выкрикивали угрозы в адрес всякого, кто осмелится свидетельствовать против Верреса. Тем не менее Цицерону удалось уговорить трех видных горожан – Феодора, Нумения и Никасиона – приехать в Рим и дать показания в суде.

Наконец мы повернули на юго-восток и снова двинулись по направлению к морю, в сторону плодородных долин, раскинувшихся у подножья Этны. Эти земли принадлежали государству и по доверенности от римской казны управлялись компанией откупщиков, которая собирала подати и, в свою очередь, предоставляла займы земледельцам. Когда Цицерон впервые оказался на острове, окрестности города Леонтины считались плодороднейшей местностью Сицилии и являлись житницей Рима, теперь же здесь царило запустение. Мы проезжали мимо заброшенных ферм и серых, необработанных полей, вдоль которых поднимались струйки дыма. Бывшие арендаторы земель, лишившись домов, теперь были вынуждены жить под открытым небом. Веррес и его холуи – сборщики податей прошлись по этим землям подобно армии варваров, скупая урожаи и домашний скот за десятую часть их настоящей стоимости и задирая арендную плату выше любых разумных пределов. Один земледелец, Нимфодор из Центурип, осмелился пожаловаться, и сразу же после этого Квинт Апроний, агент Верреса, который участвовал в незаконных поборах с населения Сицилии, схватил его и повесил на оливковом дереве, росшем посреди рыночной площади.

Подобные истории доводили Цицерона до белого каления, и он принимался задело с еще большим рвением. Из моей памяти никогда не изгладится картина: этот до мозга костей городской человек, задрав тогу выше колен, держа в одной руке красные сандалии из дорогой кожи, а в другой – ордер на допрос, бредет под проливным дождем по пашне, утопая по щиколотки в мокрой земле, чтобы взять показания у очередного земледельца. Исколесив всю провинцию и потратив на это более тридцати дней, мы наконец оказались в Сиракузах. К этому моменту в нашем распоряжении имелись показания почти двух сотен свидетелей.