Давид Бергельсон - Отступление

— Ой, Мейлах!.. Мейлах!..

Бричка рванулась с места и понеслась, оставляя глубокие колеи в жирной грязи. Извозчик пустил лошадей в галоп: он терпеть не мог женского плача.

Но на площади бричку остановил кассир Ицхок-Бер. Спрятав руки в рукава, выпятив грудь, он смотрел прямо перед собой большими, круглыми глазами и не обращал внимания на дождь и ветер, который трепал его пепельно-седую бороду. Он даже осунулся от переживаний бессонной ночи. Сдерживая кашель, Ицхок-Бер крикнул сестре Мейлаха:

— А ключ-то где? Ключ от его дома?

В конце концов бричка все-таки исчезла на дороге к вокзалу. Ицхок-Бер расправил широченные плечи и отправился на работу, в лес под Ракитным.

Дождь тем временем припустил сильнее, но дом Мейлаха уже был заперт снаружи. И ключ, завернутый в слабо пахнувший духами платок, лежал у Этл Кадис в ридикюле. Ханка Любер и Этл Кадис направились домой — выспаться, обе они были ближе покойному Мейлаху, чем кто-либо в городе. Вчера больно было смотреть, как они шли в похоронной процессии, а сегодня так же больно было видеть, как они еле-еле идут домой.

Дождь не прекратился и на другой день.

Дома стояли мокрые, ссутулившиеся, и на темной улице пахло водой и скукой.

К вечеру неожиданно прояснилось.

Крестьянские девчонки выгоняли гусей. Извозчик, после двух суток отдыха, вел через город с выпаса лошадей с подвязанными хвостами. От копыт летели брызги грязи. Из-за туч над горизонтом выглянуло заходящее солнце.

Какой-то еврей, возвращаясь домой, заметил, проходя мимо, что комната при аптеке Мейлаха заперта снаружи на висячий замок, но за окном горит огонек. Еврей рассказал об этом домашним и соседям, и все решили, что, раз в доме Мейлаха никто не живет, надо погасить лампу: как бы не начался пожар.

Послали к Ханке Любер и курсистке Этл Кадис, но девушки об этом знать ничего не знали. Этл Кадис, недовольная тем, что ей мешают справлять траур, холодно ответила:

— Ничего там не горит.

Однако на другой день, когда девушки туда пришли, они обнаружили во второй, маленькой комнате погашенную лампу.

Девятнадцатилетняя Ханка Любер происходила из богатой семьи и была прекрасно воспитана. Рано умершая мать внушила ей в детстве, что никогда не надо клясться и настаивать на своем. Побледнев от испуга, она сказала, что не помнит, зажигала ли она лампу перед уходом. Ей было страшно обмануть кого-нибудь, даже нечаянно, поэтому Ханка на всякий случай добавила, что, «по крайней мере, она на девяносто процентов уверена, что не зажигала».

Потом узнали: Хава, дочь богатого торговца Азриэла Пойзнера, на следующий день после смерти Мейлаха вернулась в Ракитное. Поздним вечером видели, как она шла к аптеке Мейлаха, а за ней следом, с огромной связкой ключей, старший приказчик Йосл. Странно, но один из замков на железной двери в магазине Азриэла Пойзнера был точь-в-точь таким же, как замок на доме Мейлаха. Однако Хава Пойзнер в последнее время за что-то злилась на Мейлаха и всячески его избегала.

Обо всем этом стало известно только несколько дней спустя. Матери Этл Кадис, давным-давно овдовевшей, тогда не было дома. В городе судачили, что она опять украдкой отправилась к богатому, но очень скупому свекру, у которого каждый месяц с трудом выцарапывала малую толику денег на жизнь, утаивая от него тот небольшой доход, что остался ей после смерти мужа. В тот день белокурая, пухленькая Ханка Любер пришла к Этл Кадис. Бледная, она взволнованно дышала, стоя перед Этл, и не знала, что сказать. Чтобы не встретиться с Этл взглядом, она отвернулась к окну.

И Этл Кадис тоже не знала, что сказать. Ее неподвижное, смуглое, продолговатое лицо казалось сильно поблекшим, под серыми, беспокойными овечьими глазами легли темные круги. Она всегда была молчаливой и мрачной, такой же, как ее нескладная жизнь. Однажды — это было полтора года назад — она вдруг посреди семестра бросила курсы, на два с лишним месяца заперлась у себя в комнате и все это время ни с кем не разговаривала. По городу начали судачить, что ее душит злоба на весь свет, оттого она и молчит. Но тут появился Мейлах, и всё Ракитное обзавидовалось ей. Теперь же исчезла последняя надежда, и она снова стала плохо спать по ночам, как раньше, до знакомства с Мейлахом.

В Ракитном ей перемывали кости на каждом углу, во всех зажиточных домах, собираясь за чашкой чая, без конца толковали о ней, рассуждали: «Уж если не везет, лучше и вовсе не жить на свете».

И еще: «Ну ладно. Вот, например, Прегер, заведующий талмуд-торой [2] Талмуд-тора — еврейская школа, существовавшая на средства общины. , говорит: „Этл Кадис целыми днями ходит и думает, чем бы еще всех удивить“. Только одного у нее не отнимешь, у Этл: с головой-то у нее все в порядке, она осознает свое положение, но ведь ей от этого только хуже».