Джейсон Гудвин - Величие и крах Османской империи. Властители бескрайних горизонтов

Это была земля странных сближений и отзвуков. В 1814 году, проезжая через Салоники, Генри Холланд услышал, как симпатичная молодая гречанка поет народную песню, которая внезапно унесла его «в Исландию, на берега Факса-фьорда, где два года тому назад я слышал ту же самую мелодию, только сыгранную на исландском лангшпиле». Байрон увидел в албанцах сходство и, может быть, дальнее родство с шотландскими горцами, ибо, как он писал в 1809 году, «самые их горы кажутся каледонскими; они носят килт, хотя и белого цвета; их язык звучит очень по-кельтски, они суровы и отважны; словом, я почувствовал, что снова оказался рядом с Морвеном». Другие путешественники чувствовали себя скорее озадаченными. «Все их обычаи прямо противоположны тому, что принято у христиан, — писал один венецианский дипломат XVII века. — Можно даже подумать, что их законодатель именно это имел в виду, когда сочинял правила церемониала. Мало кто из турок разбирается в механике; они не возделывают землю; не играют в мяч ни руками, ни ногами; не стреляют из пушек». Османские евреи были настолько свободны от печати гетто, что европейцы, сбитые с толку местной религиозной терпимостью, практически не могли их распознать. Европейцам казалось странным, что венгерские скотоводы в этой, как они полагали, мусульманской империи выглядят такими упитанными и хорошо одетыми; и трудно было поверить, что люди, выстроившиеся в тени мечети в очередь за тарелкой бесплатной похлебки, все, как один, мусульмане, причем бедные как церковные мыши. Крестьяне, казалось, носили шапки, перевернув их вверх ногами: у основания они были узкими, а наверху расширялись и оттого покачивались; некоторые путешественники отмечали также, что местные жители и зимой, и летом утепляют верхнюю часть тела, а ноги — нет. То же самое было с домами, которые все, по мнению Элиота, были «рассчитаны исключительно на лето, а приход зимы, похоже, всегда оказывается неожиданностью. Обитатели дома набиваются в одну комнату, обогреваемую железной печкой или открытой жаровней, а прочие помещения, которые нельзя обогреть, остаются пустыми». Отправляясь на промысел, рыбаки Охридского озера усаживались с веслами втроем на один борт у самого носа. «Результат их работы должен бы сводиться к хождению лодки по кругу, и не случается так лишь благодаря противодействию старика, который сидит на корме и рулит веслом. Это один из самых удачных за всю историю человечества способов впустую расходовать силы и получать минимальный результат при максимальном приложении труда».

Дж. Ф. Фрезер (чья книга о Балканах (1906) проиллюстрирована зернистыми фотографиями зверств, собранными на одной странице, по которой вдоль корешка идет пунктир из дырочек, сопровожденный инструкцией: «Эту страницу можно вырвать и уничтожить, если вы находите фотографии слишком страшными») утверждал, что османы пишут задом наперед и водят бревном по пиле; их офицеры салютуют солдатам, и даже кондуктор в автобусе компостирует на билете название остановки, на которой вы сели, а не до которой едете.

Новоприбывшие часто переживали неожиданные опасные приключения. Барон Вратислав, полюбивший турецкую кухню, пересек границу летом 1599 года, когда ему не было и двадцати. Выбравшись на пару дней из Стамбула, он улизнул от своего янычарского эскорта и решил поплавать на лодке в Мраморном море. Будучи чехом, прежде он моря никогда не видел. Он собирал на берегу полосатые ракушки, смотрел, как ныряют дельфины, и любовался суденышком, которое на всех парусах спешило к берегу; и только когда янычары, обнаружив его отсутствие, прибежали на берег и потащили его прочь, устроив перестрелку с матросами, барон понял, что его едва не схватили пираты. Они еще давно его заметили, а теперь под градом стрел и проклятий поспешно разворачивали паруса, чтобы уйти назад в открытое море. [58] Посол, начальник Вратислава, был взбешен и собирался отстегать его кнутом вместо березовой розги (поскольку поблизости не оказалось ни одной березы — неожиданная проблема для богемца), однако турки заступились за него и убедили простить барону его юношеское недомыслие. Полу Райкоту однажды пришлось провести ночь на равнине вблизи Пергама среди кочевников самого грозного вида: они дали ему пристанище, накормили, а наутро распрощались с ним, отказавшись взять деньги и попросив лишь «всюду, где бы я ни оказался, хорошо говорить об этих бедных людях, которые проводят свою жизнь в полях и соблюдают следующий принцип — не причинять никому вреда и оказывать помощь всякому, кем бы он ни был».