Джейсон Гудвин - Величие и крах Османской империи. Властители бескрайних горизонтов

Денежная инфляция повлекла за собой инфляцию другого рода. Все больше и больше людей стремились попасть на государственную службу: жалованье, конечно, могло быть и небольшим, зато за каждое решение можно было взимать плату с заинтересованных лиц. Венецианский посол всегда имел под рукой список взяток, которые раздавал во дворце, и перечень подарков, которые, возможно, понадобится вручить в будущем. Из этих записей можно узнать, что главный драгоман, то есть переводчик, получил пятьдесят шесть халатов, холодильный сундук, серебряный сервиз, три стеклянных шкафчика, пятьдесят кусков стекла, оконное стекло на двадцать окон, двенадцать замк о в, четырех канареек, фрукты, овощи, сыр из Пьяченцы, шоколад, карамель и разные прочие предметы.

Такое впечатление, что османские сановники тоже заглядывали в этот список, поскольку они были замечательно осведомлены о том, сколько стоят их услуги, и без всякой опаски проявляли недовольство, если подарок оказывался не того цвета, или не по росту, или, что хуже всего, менее ценным, чем в прошлый раз. Когда реис-эфенди (своего рода министр иностранных дел) посетовал, что ему никогда не случалось носить тонкий золотой плащ из тех, что делают в Венеции, и о которых он столько слышал, желанную вещь преподнесли ему в тот же день. Венецианцы злились, что расходы все время растут, и, будучи в душе неисправимыми бухгалтерами, сокрушались, что цена не соответствует качеству. «В Константинополе, — писал один посол, — приходится проявлять почтение и внимание ко всем кому ни попадя, поскольку колесо фортуны крутится непрестанно, повинуясь прихотям Сеньора, который то возвышает кого-нибудь из своих подданных, то низвергает их».

Подобные пертурбации были выгодны для торговцев должностями, главные из которых в тот период проживали в гареме, и самым главным был ага черных евнухов. Церемониальный порядок империи, некогда стройный, как гармония небесных сфер, стал сбоить и спотыкаться. Прежде султаны правили по семь, одиннадцать, двадцать лет, а теперь в среднем задерживались на троне лет на пять-шесть. Господари Молдавии и Валахии сменяли друг друга каждый год, тогда как раньше — раз в три года.

В кошмарный период между 1644 и 1656 годом, ставший апогеем «женского султаната», сменилось восемнадцать великих визирей (четверо были казнены, одиннадцать смещены, двое сами подали в отставку и один умер естественной смертью), двенадцать великих муфтиев и восемнадцать капудан-пашей. Старый обычай содержать свиту, соответствующую рангу вельможи, только усиливал неразбериху, поскольку каждому сановнику нужно было подыскать места для целого косяка мелкой рыбешки; поскольку срок, проведенный ими на той или иной должности, обещал быть непродолжительным, они стремились любыми средствами взобраться повыше. [55] Ибрагим Метин Кунт отмечает, что если из должностных лиц, получивших назначение между 1568 и 1574 гг., провести на своей должности три года и более могла рассчитывать половина, то в 1632–1641 гг. — только одна десятая.

Османы, чего раньше за ними никогда не водилось, научились смотреть на часы, завороженные неумолимым бегом времени. Местные технологии не пошли дальше клепсидры, однако часы, привозимые из Европы, околдовали своими роковыми чарами все слои османского общества. Ходили слухи, что тот самый великий муфтий, который первым сбежал от чумы и судьбы, «находит величайшее удовольствие в часах, коих, как говорят, у него не меньше тысячи». Знающие послы европейских стран везли богато украшенные часы — позолоченные, золотые, полированные, и всегда с какими-нибудь занятными движущимися фигурами вроде играющих марш горнистов или рычащих львов. Век спустя князь Ипсиланти, представитель фанариотской аристократии, претендовавший на родство по женской линии с византийскими императорами, загромоздил свою гостиную двумя сотнями часов, из которых восемьдесят были напольными; посетители-европейцы немного нервно посмеивались про себя, когда попадали туда. Один посол, направлявшийся в 1599 году со своей свитой в Стамбул, вынужден был задержаться на день, поскольку сопровождавший его ювелир был срочно вызван в Ниш — требовалось, чтобы он починил «часы в форме турецкого тюрбана, на котором стояла поводящая глазами из стороны в сторону серна, ударявшая копытом и открывавшая рот, когда часы били, а под ней ползали позолоченные змеи и скорпионы». Это был подарок, накануне преподнесенный послом бейлербею Греции. Паша сломал часы, сильно перекрутив завод, словно хотел выжать из них побольше времени.