Сергей Юрченко - Скопец, сын Неба

Библеисты, обсуждая историчность Иисуса, часто говорят, что его современник Филон, будучи сам евреем, ни словом не упомянул об этом человеке. Во-первых, эта история вовсе не была такой уж шумной, как принято ее представлять, хотя знаменитый теолог Филон скорее всего не пропускал ни одну Пасху в Иерусалиме. Во-вторых, Филон ненавидел гностиков, которые « с помощью какого-то Неба низвергают Творца и его мироздание » («О потомках надменного Каина»). А в-третьих, зачем александрийскому раввину вспоминать богохульника?

Именно о Царстве Небесном говорил Иисус. А Святой Дух – и есть София. И этот Дух Иисус ставил выше себя, когда говорил: «Простится хула на сына человеческого (меня), но не простится хула на Духа Святого». Это непрощение не подразумевает фарисейский ад. Не простится дурак и умрет дураком. Но прежде этот дурак распнет меня. Я сам подставлю ему щеку. У скопца впереди только Царство Небесное! Что ему терять? Ни отца, ни матери, ни жены, ни детей, ни дома, ни бога, ни черта. Только свобода! И смерть освобождает от последнего – от себя самого.

Иисус – не Сын Божий. Правы иудаисты и мусульмане: это - мерзость. Он – сын Неба. Дело тут даже не в том, что бог- элои и небо -шам’аим созвучны, а в том, что для древнего человека небо было священным. Сын Бога и сын Неба могли восприниматься им как синонимы. Но Сын Бога – исключение из правил, а сын Неба – это один из сынов человеческих, которым может стать каждый. В этом смысл благой вести. Что благого в вести о Страшном суде, согласно которому всех следует отправить в ад, ибо «без греха только Бог»?

Синекдоха (др.-греч. συνεκδοχή) – выражение большего через меньшее, замена слова, обозначающего известный предмет или группу предметов, словом, обозначающим часть названного предмета или единичный предмет; отсюда и латинское наименование этого тропа – pars pro toto (часть взамен целого). Язык философии, если упрощать его для образности, становится синекдохическим. И вот Иисус произносит одну из таких синекдох: «Должно вам родиться заново». Ведь сам он переродился: он был одним из сынов человеческих и стал одним из сынов Неба. Но эта фигура речи вызывает у галилейских рыбаков, привыкших пользоваться языком по его прямому бытовому назначению, лишь недоумение. Разве возможно человеку вновь войти в материнское лоно? – вопрошают апостолы. Иисус им что-то объясняет в своем словоупотреблении (поскольку эти рыбаки «как дети»: им играют на свирели, – они не радуются, им поют песни, – они не плачут). Но результатом всего этого смыслового одиночества Мессии (ведь «мысль изреченная есть ложь», а глас вопиющего в пустыне – это крик отчаяния в глухом мире) становятся лишь два христианских мифа: о непорочном зачатии Сына Божьего, который родился не так как все, и о Царстве Небесном, в котором праведники родятся вновь для вечной жизни.

Что касается первого мифа, то практика обожествления некоторых личностей была широко распространена в античном мире. Напомню лишь самые известные: фараон Эхнатон, сын бога Атона, Александр Македонский, сын Зевса и Роксаны, император Август, сын Юпитера. А еще по этому миру бродила армия шарлатанов - потомков блудливого пантеона. Из глубочайшей симпатии к Иисусу (не хочу использовать искалеченное слово «любовь») я отказываюсь верить, что он причастен к этой пошлой выдумке.

Очевидно, Иисус выступал с речами в вызывающей манере. Марк и Матфей сообщают, что в родном Назарете Иисуса чуть не сбросили в ущелье, а в Капернауме его хотели побить камнями. Были у него конфликты в Хоразине, в Вифсаиде, после которых родилась надменная фраза: «не давайте святыню псам». В Храме было сказано что-то ужасное. Это – самоубийство. А потом последний выкрик на кресте: Небо, Небо, зачем я был здесь?

Они так ничего и не поняли. И через семь недель шабуота на пятидесятницу было состряпано христианство, по сути своей абсолютно фарисейское. В номинальном смысле это слово подразумевает учение о бессмертной душе и загробной жизни, которого не было в Торе Моисея. Знаменитая скорбь Соломона заключается именно в том, что саддукеи не признавали загробный мир. Поэтому «участь человека и участь скота – одна участь». Христианство было теологическим продолжением фарисейства. А первым епископом Иерусалимской церкви стал нашрит Иамес, тот самый родной брат Иисуса, который вместе со всем святым семейством считал его бесноватым. Надо полагать, именно этим вызваны его горькие фразы: «Враги человека – домашние его» и «Нет пророку чести в своем отечестве».