Михайло Старицкий: РУИНА

— Гетману нужно было выкупить одного нашего полковника, — попробовал было возразить Мазепа, — а хан не соглашался его возвратить иначе, как…

Но старый запорожец не дал ему окончить.

— Так не деньгами, а христианским народом выкупаете вы своих полковников?! — закричал он громовым голосом. — Басурманы, поганцы, Иуды вы проклятые! Как земля еще носит вас на себе, Каины!

— На то была воля гетманская, я только посланец, — заметил сдержанно Мазепа.

— Не посланец ты, а Каин! Смерть тебе и твоему гетману–христопродавцу!

— Смерть! Смерть! — подхватили грозно все запорожцы.

Мазепа молчал. Что мог он сделать? Запорожцы превосходили вдвое, втрое число татар его отряда, но если бы силы их даже были и равны, Мазепа уже не мог бы сражаться с татарами против своих братьев сечевиков.

В это время к старому запорожцу подскакал один из его товарищей и принялся говорить ему что-то вполголоса. Из этого разговора к Мазепе долетело несколько отрывочных слов, среди которых ему послышалось несколько раз: «бумаги… допросить… Сирко»… При этом имени сердце Мазепы учащенно забилось: да неужели же Сирко находится здесь, на Запорожье? Ну, если Сирко здесь, то его спасенье обеспечено.

Надежда затрепетала в сердце Мазепы, кровь его побежала быстрее; с лихорадочным нетерпением принялся он следить за разговором запорожцев. Сначала седой сечевик, видимо, не соглашался с товарищем, но потом доводы последнего, очевидно, подействовали на него.

— Хорошо! — произнес он наконец, обращаясь к своим товарищам. — Отвезем его в Сечь, пусть его рассудит все товарыство. Раскуйте же, панове, тех несчастных и наложите кандалы на этого братоубийцу, а голомозых заарканьте всех да заберите и их с собой.

Сечевики бросились исполнять приказание своего старшого. Татары не оказали им никакого сопротивления и сразу же побросали оружие. Через несколько минут все пленники были раскованы. С Мазепы сняли саблю и все оружие, отобрали у него все находившиеся при нем бумаги и надели ему на руки кандалы. Затем запорожцы оцепили отряд, и все двинулись по направлению к Запорожской Сечи.

Уже вечерело, когда они достигли берегов Днепра. Пленников не повезли в самую Сечь, — запорожцы свернули в сторону и подъехали к укрепленному земляными валами городку. Казаки въехали в середину городка: здесь седой сечевик подозвал к себе одного из запорожцев, охранявших въезд, рассказал ему, как и где нашли они эту партию пленников, и, приказав особенно надсматривать за Мазепой, обратился к последнему:

— Вот, смотри, — видишь, сколько тут несчастных, это Господь помог нам отбить их от ваших помощников — татар, которые тащили их в Крым. Радуйся: не будет тебе скучно: многие из этих страдальцев узнают тебя! — С этими словами старик круто повернулся, а один из молодых запорожцев, стоявших у въездных ворот, пригласил пленников и татар Мазепы следовать за собой.

Городок весь кишел людьми: здесь были старики, молодые, женщины и дети. Всюду горели костры, над которыми в больших казанах готовился ужин. Подле каждого такого костра собирались особые группы пленников. Молча, понурив голову, следовал Мазепа за казаком, — ему действительно казалось, что многие из собранных здесь пленников узнают его, и взоры этих несчастных пронзали его сердце словно раскаленным железом.

Дойдя до конца площади, казак указал пленникам на пустую мазанку.

— Вот это вам и курень, — произнес он, — а теперь: кто из вас посильнее, ступай за мной, там получите и хлеба, и приварку. Готовьте себе вечерю да благодарите Господа милосердного, что спас вас из тяжкой неволи.

Обрадованные страдальцы не заставили повторять себе дважды это приглашение, и через четверть часа перед куренем уже весело пылал костер, вокруг которого расположились так неожиданно спасенные люди.

Мазепа сидел в стороне; закрыв лицо руками, он низко нагнул голову и застыл в такой позе. Он ничего не видел, не слышал… Стыд, тревога, отчаянье — все это слилось в какое-то тупое чувство, лишившее его даже возможности рассуждать о будущем. Он не мог бы сказать, сколько времени провел он в таком оцепенении, как вдруг до слуха Мазепы донесся какой-то мелодичный, молодой женский голос, раздавшийся где-то поблизости. Мазепа весь вздрогнул, сердце его затрепетало… Подавленный стон вырвался у него из груди, он открыл глаза и замер от изумления.

Подле пленников, которые разместились вокруг костра, стояла какая-то молодая девушка; она повернулась вполоборота к Мазепе, так что ему не видно было ее лица, но при виде всей ее фигуры сердце Мазепы остановилось в груди; что-то неуловимое напомнило ему в этой девушке дорогой, незабвенный образ… «Нет, нет, это сон», — прошептал про себя Мазепа, делая шаг вперед, и остановился, — он не мог двигаться, волнение душило его.