Борис Васильев - Ольга, королева русов. Вещий Олег

— Здрав буди, отец мой и князь.

— Кто разрешил тебе появляться в Смоленске?

— Я исполнил твое повеление, отец. Ты ведь искал меня.

— Ах, да. — Воислав с трудом припомнил темные переходы, смутную тень и собственный шепот: «Найди Урменя». — Однако надобность отпала: Я — свободен и только что вернулся с Совета Князей.

— И тотчас же забыл все оскорбления. — Урмень сел к столу. — Вели подать еду. Я не ел два дня.

Воислав хотел разгневаться, кликнуть людей, оборвать и тем поставить на место сына, но — только хотел. А ноги сами понесли его к выходу, и руки сами принесли миски с дичиной и лепешками, а на втором заходе — жбан с квасом и корчагу старого меда.

— Ешь и убирайся в свои леса.

— Пока буду есть, ты расскажешь мне, что же с тобой случилось, если ты решился кликнуть меня на подмогу.

От Урменя веяло силой, которой Воислав не мог противостоять. И сначала с явной неохотой, а потом привычно увлекшись, он рассказал опальному сыну историю и переворота в Смоленске, и своего собственного княжеского унижения.

— Но Хальвард повинился передо мною! — спохватившись, горячо закончил он. — И я, я руководил Советом Князей. Это — великая честь… сын.

Он слегка запнулся на этом слове, а потому и замолчал. Урмень запил еду квасом, сказал вздохнув:

— Оскорбление смывается только кровью, отец. Мне горько напоминать тебе об этом, но это — так

— Я запрещаю тебе даже думать о… Урмень невесело усмехнулся:

— Прости, отец, но ты — слабый князь. Не знаю, каков будет твой наследник, но ты родил сильного первенца, и он сейчас клянется тебе, что смоет твой позор кровью. И Хальвард умрет первым.

Воислав вскочил, тщетно пытаясь изобразить гнев на трясущемся от страха лице.

— Повелеваю тебе, Урмень, без промедления покинуть мои покои и убраться в свои леса!

— Я — изгой, князь, а потому исполняю лишь те повеления, которые хочу исполнить. А я хочу смыть позор с моего отца.

— Какой позор, какой?… — в отчаянии замахал руками Воислав. — Русы пришли на нашу землю, русы! Конунг Олег считает меня своим союзником, и я сделаю все, чтобы избежать его гнева.

— А я буду мстить, отец. Мстить захватчикам нашей земли, и ты правильно сделал, что напомнил мне о них. Я буду мстить всем грабителям, всем обидчикам славян, будь то русы, варяги или кто еще. Всем, кроме своего побратима.

Князь Воислав как-то вдруг съежился, опустив плечи и уронив голову на грудь. Он знал непреклонность своего первенца и с ужасом думал о том, какие беды принесет всем кривичам его неуемная ярость.

— Я еду навестить матушку. — Урмень встал. — Передать ей поклон от тебя?

Воислав молчал.

— Молчишь? — Урмень грустно улыбнулся. — А ведь ты и сейчас все еще любишь ее, иначе сделал бы меня холопом, а не княжичем-изгоем. Она по-прежнему прекраснее всех на свете.

Низко поклонился князю, так и не нашедшему в себе сил посмотреть на сына в последний раз, и вышел.

Через день по выезде из Смоленска в ранних осенних сумерках он достиг уединенной усадьбы. Здесь его встретили мать, немногочисленная челядь да совсем уж малая охрана.

— Где Одинец, матушка? — спросил Урмень, едва переступив порог. — Он исполнил мое повеление?

— Одинец уехал. — Мать улыбнулась. — А повеление — в моих покоях. Хочешь пригласить ее к застолью?

— По ее вине погиб отважный витязь, но целилась она в любовь моего побратима.

— Ее заставил это сделать Хальвард, мой сын. Она сама все мне рассказала со слезами и раскаянием.

— И ты веришь ей, матушка?

— Верю, мой сын. И хочу, чтобы ты пригласил ее к семейному столу. Мое сердце говорит мне, что ты нашел то, о чем и не помышлял.

Урмень молча всмотрелся в ее улыбающееся лицо, молча, не сняв оружия, прошел на женскую половину. Шел, звеня железом, и служанки разбегались перед ним. Но Инегельда осталась там, где стояла, склонившись в низком поклоне. Он долго смотрел на стройную девушку в светлом платье, на золотые, рассыпанные по плечам волосы.

— Подними лицо.

Инегельда тотчас же послушалась. Глядела на него огромными синими глазами, не моргая. Она знала, что ей не миновать этой встречи, заранее подготовила к ней матушку Урменя слезами и бурным раскаянием, но такого могучего темно-карего витязя увидеть не ожидала. Тогда, при спасении от верной гибели, она уже обратила на него внимание, но, отдохнув, окрепнув и узнав, кто он такой, ощутила сейчас незнакомое ей доселе томительное волнение, от которого вдруг замерло сердце. А потом кольнуло, два раза, и она перевела этот двойной укол на известный девичий язык: «Это ОН».