Наташа Северная - Фараон. Краткая повесть жизни

– О, Божественный, простите его! Он еще так молод и неопытен!

– Полно, Нефебка! Ничего страшного не случилось. Мне и самому сегодня почему-то не хотелось их есть.

Уже ни о чем не заботясь, Кала резко поднялась с подушек.

– Божественный, позволь мне покинуть тебя, я сегодня что-то очень плохо чувствую себя.

Кала возвращалась в свои покои, ничего перед собой не видя и не слыша. Она плохо помнила, как ее раздели, искупали, умастили тело благовониями. Лишь наконец оставшись одна, она горько зарыдала. Какая-то нелепая случайность разбила все ее мечты. Нелепая случайность…а у нее уже нет больше сил жить с этим животным. Вцепившись зубами в костяшки пальцев, она выла от боли и отчаяния. И не было человека способного утешить ее.

На следующий день, едва Кала приняла утреннюю ванну, в покои вбежала Сара и, упав на колени, испуганно прошептала:

– Ночью отравились две собаки.

Кала безучастно смотрела на себя в зеркало. Черные глубокие глаза, тонкие нежные черты лица, брови вразлет, алые чувственные губы. Может ей надо было родиться уродиной? А может изуродовать себя? И тогда животное само от нее откажется, она будет жить одиноко в каком-нибудь закрытом дворце и никогда… никогда в ее жизни не будет любви… и не будет освободителя.

– Они съели те самые перепела, которые вчера были выброшены.

– И что с того?

– Фараон в ярости. Он думает, что его хотели отравить, но боги уберегли его.

– Он правильно думает.

Кала тяжело поднялась с позолоченного табурета. Она как будто постарела за ночь. Странно было видеть эту надменную высокомерную женщину с опущенными плечами и блуждающим потерянным взглядом. Обняв служанку, Кала произнесла:

– Сара мне все безразлично. Возьми драгоценности на столике. Они твои, ты заслужила их. И беги, спасай себя.

– А вы, Божественная?

– Я… А я очень устала, Сара. Будь, что будет.

Оставшись одна, Кала горько заплакала.

Счастье и радости земной жизни не для таких как она, на ее половине дворца вновь поселились тоска и уныние.

А через несколько дней был действительно выявлен заговор, во главе которого стоял военачальник Хоремхеб. Оказывается, он тоже предполагал отравить царя перепелами, а затем провозгласить себя фараоном. Хоремхеб и его сторонники были публично казнены. Кала безучастно наблюдала за их муками, сожалея только о том, что своими действиями невольно помогла раскрыть заговор. Быть может, Хоремхебу в этом деле повезло бы больше, чем ей. В толпе придворных царица увидела заплаканное лицо Шепсескаф. Вспомнив о своем недавнем разговоре с придворной дамой Менесхет, Кала испытала чувство злого удовольствия. В самом деле, не ей же одной только страдать?

Я медленно прихожу в себя.

Утро.

Я буду жить еще день.

От этой уверенности мне становится спокойно.

Надо мной склоняется лицо Пафнутия. И радость вспыхивает в моих глазах, чтобы через мгновение погаснуть.

Он печально улыбается, а потом начинает свой немой рассказ.

Пафнутий опоздал, и этого было достаточно, чтобы Мефис принял яд. Он успел сказать Пафнутию, чтобы тот вынес его в сад.

Там Мефис и умер.

Я молча смотрю на расписанные стены. Моя роскошная боевая колесница. Она из золота. Ни у кого больше нет такой. Я рассматриваю свое тело. Сильное, гибкое, широкие плечи, узкие бедра. В жизни я немного другой.

Мелькает странная мысль: «А может быть, Пафнутий и не старался спешить?»

Я медленно перевожу взгляд с росписей на его лицо.

Но я вижу перед собой старое, изуродованное моей рукой лицо, пропитанное моей болью и скорбью.

Он – мое подобие. Мои мысли, мои деяния.

Приподнявшись, я шепчу:

– Рамзес.

Пафнутий отшатывается от меня.

Но я повторяю.

– Рамзес.

Он поджимает губы и его подбородок начинает вздрагивать.

Я больше не смотрю на него.

Я жду, когда он уйдет. И пытаюсь не думать о Мефисе.

Но Пафнутий долго сидит возле меня.

Так он просит за Рамзеса.

Сейчас мы чужие.

И в который раз я удивляюсь его бесстрашию. Ведь он знает, какая участь ждёт тех, кто прекословит мне. Знает – и не боится! Смельчак! Уверен, что переживет меня.

Потом он уходит. И облегченный вздох вырывается из моей груди.

И печаль о Мефисе наваливается на меня.

Я делаю знак – слуги выносят меня на террасу.

Я долго и бездумно смотрю на небо, на медленно плывущие белоснежные облака.

Ни Ра, ни Нут так и не пришли ко мне.

Того, чего нет, никогда не сможет прийти к тебе.