Рафаил Зотов: Таинственный монах

Гриша развязно сел на лавку около стола, едва вскарабкавшись на нее без посторонней помощи.

Смелость и непринужденность мальчика забавляли князя и он, угощая мальчика, ласково беседовал с ним, стараясь приспособляться к его понятиям. Гриша с откровенностью, свойственною детям, рассказал, что он никогда не видел людей в иной одежде, в какой был его дядечка. Насколько лепет Гриши забавлял князя, настолько княгиня становилась час от часу грустнее и молчаливее. Смелый Гриша неоднократно обращался к княгине со своими вопросами, но та отвечала наклонением головы, в знак согласия или только словами: «да» или «нет». Такого рода ответы видимо не понравились Грише и он, обратись к Хованскому спросил, указывая на княгиню.

– Что этот дядечка молчит? Немой он что ли?

Этот наивный вопрос мальчика заставил князя расхохотаться, и из него было понятно, что малютка воспитывался с раннего детства в мужском монастыре, никогда не видал женщин и что по его понятиям княгиня была такое же существо, как монахи, только в другой одежде. Князь хотел было объяснить Грише по этому поводу, но увидя, что его объяснения выше понятий мальчика, закончил тем, что приказал Фомке отвести Гришу в детскую. Чему Гриша беспрекословно повиновался. Он слез со скамейки, перекрестился на образа, поцеловал руки у князя и княгини и последовал за Фомкой.

Оставшись наедине с княгинею, Хованский встал из-за стола и в раздумье стал ходить по комнате. Наконец, обратись к супруге своей, сказал:

– Что ты, Наташа, не весела сегодня?

– Да разве я бываю когда-либо веселее? – возразила княгиня, причем щеки её покрылись густым румянцем.

– То-то мне и не любо! Я сильно люблю тебя и хотелось бы видеть тебя довольною и веселою. Пора бы забыть прошлое и привыкать к настоящему. Неужели ты почитаешь себя несчастной. Жена ты русского боярина, уважаемого при дворе и любимого стрельцами, окруженная рабами, что ж ты потеряла?

– Я давно привыкла покоряться своей судьбе. Да будет на все воля Божья, – отвечала княгиня.

Из дальнейшего разговора Хованского с его супругой выяснилось, что княгиня была дочь Мазепы, влюбленная в Дорошенко, втайне от отца своего бежавшая за последним, когда он, по взятии русскими Чигорина, бежал со своими приверженцами. Она была на пути своем перехвачена стрельцами и сделалась военною добычею стрелецкого полковника князя Хованского, который до того времени не знал, что она дочь Мазепы. Больших трудов последнему стоило уверить Наташу, что жених её убит, когда Хованский пожелал на ней жениться.

Эти воспоминания прошлого взволновали собеседников. Души их обременены были тягостною тайною, которую они не решались до сего времени открыть друг другу. Княгиня тихо плакала, а князь молча ходил по комнате. Наконец княгиня решилась прервать тягостное молчание, сказав:

– Когда ты, князь, увидишься с преосвященным Досифеем? Надобно его расспросить подробнее о мальчике, которого он прислал.

– Завтра нарочно поеду к обедне в монастырь и после службы зайду к нему в келью. Хотя я и заранее знаю, что ничего от него не выведаю, а все-таки попытаюсь, авось проговорится, – отвечал обрадованный Хованский перемене разговора, столь тягостного для него.

– Кланяйся, князь, и от меня преосвященному.

– Буду кланяться. Ступай, княгиня, а я просмотрю здесь некоторые полковые бумаги и скоро приду к тебе.

Княгиня молча поклонилась и вышла. Едва затихли ее шаги, как в дверь комнаты, где остался князь, кто-то постучался. Хованский пригласил войти. В комнату вошел низенький, юркий человечек с седою бородкою и лысою головою; он, озираясь во все стороны, подал Хованскому грамоту.

Долго разговаривали между собою собеседники. Хованский с видимым почтением относился к пришедшему старикашке, называя его Алексеем Степановичем. В заключение разговора князь написал на клочке бумаги, подвернувшимся под руку нисколько строк, вручил его старикашке и они расстались. Долго еще после этого Хованский сидел в глубоком раздумьи. Лицо его по временам омрачалось, то снова сияло радостными мечтами, порожденными честолюбивыми помыслами.

На утро вся Москва была пробуждена томным, протяжным звоном больших колоколов во всех церквах и вскоре распространилась весть о кончине царя Алексея Михайловича, которая произвела удручающее впечатление на москвичей, боготворивших своего батюшку Царя.

Царь Алексей Михайлович был из числа тех редких Государей, которые не умирают в воспоминаниях своих народов.