Юсуф Зейдан - Азазель

Ох, каким же юнцом я был! Если бы я ответил тогда на ее чувства, может, моя доля не оказалась бы такой злополучной? Кто знает… Что проку теперь скорбеть! Что было, то было, где мы были, там нас уже нет, прошлого не воротишь!..

Спустившись на первый этаж дома, я спросил ее:

— А почему тебя назвали Октавией?

— Мой отец женился дважды, и у него было десять детей. Я родилась восьмой.

— Так мне стоит называть тебя Тимаашмуни, это по-египетски «восьмая».

Она искренне и весело рассмеялась на мое замечание. Мы вошли в большую залу, пол и стены которой были отделаны роскошным белым мрамором, а в центре высился большой, богато украшенный бассейн. Октавия рассказала, что хозяин привез его из Рима. Бассейн был на самом деле великолепен, как и все, что находилось в доме. Но меня вдруг охватила грусть, какое-то непонятное томление, и я перестал замечать эти обреченные на тлен мирские блага.

Я шел за Октавией настороже, опасаясь поддаться ее чарам. Чувствуя, что она пытается навязать мне прелести совместной жизни, я рассуждал про себя: «Как бы она обрадовалась, останься я в доме этого сицилийского купца, и он был бы рад, если бы я женился на его служанке-язычнице. А она бы возбуждала меня всякий раз, когда на нее накатит желание!» Я подозревал, что хозяин спал с Октавией! А иначе где она научилась всему этому разврату? Вероятно, ее господин тоже не прочь потешить свои страстишки. Наверняка он принимает дома всяких развеселых дам и устраивает с ними александрийские ночи, приглашая Октавию принять в них участие! Я чувствовал, что во мне закипает ненависть к этому человеку и злость к женщине, в которую я почти влюбился и которая едва не заставила меня позабыть о моих надеждах.

— А здесь, любимый, библиотека, — сказала Октавия, легонько тронув меня за плечо.

Когда мы вошли в комнату, я вздрогнул: меня поразило огромное количество книг, громоздившихся на полках вдоль всех стен. Для свитков в стенах были проделаны специальные отверстия. Я всегда любил книги и сейчас захотел остаться один. Я испытывал трепет и готов был расплакаться. А может, виной всему мое малодушие? Я попросил у Октавии разрешения немного побыть среди книг. Моя просьба ее обрадовала. Поцеловав меня в щеку, она сказала, что пойдет приготовит что-нибудь поесть.

Немного смущенный, я остался один. В то время я мог свободно читать на греческом и египетском (коптском), но арабский и арамейский (сирийский) знал еще не очень хорошо. Но в библиотеке я обнаружил книги и на других восточных языках, которых до этого дня никогда не встречал. На скольких языках может читать этот купец-сладострастник, не верящий ни в одного бога? А может, эти книги выставлены здесь просто из тщеславия, как делают очень многие богачи? Нет, похоже, это не для показа… В углу библиотеки я обнаружил изящную конторку, на которой были навалены книги и папирусные листы, испещренные аккуратными примечаниями на греческом. Перелистав несколько томов, я обнаружил на полях комментарии, написанные с большой тщательностью явно одним и тем же почерком. Видимо, хозяин мог читать и на греческом, и на других языках. Большую часть библиотеки составляли труды по истории и литературе. Среди них я обнаружил несколько старинных копий Эзопа {40} 40 Эзоп — полулегендарная фигура древнегреческой литературы, баснописец, живший в VI в. до н. э. , поэмы философа Гераклита {41} 41 Гераклит Эфесский (544–483 до н. э.) — древнегреческий философ-досократик. Единственное сочинение — «О природе». Основатель первой исторической, или первоначальной, формы диалектики. и даже одно собственноручное богословское послание Оригена {42} 42 Ориген (ок. 185–254) — греческий христианский теолог, философ, ученый. Основатель библейской филологии. Автор термина «Богочеловек». Учился в Александрийской богословской школе, которую возглавлял Климент Александрийский. С 203 г. преподавал в ней философию, теологию, диалектику, физику, математику, геометрию, астрономию. После того как Климент покинул Александрию, Ориген возглавил школу и был ее наставником в 217–232 г г. !

— Любимый, еда готова, — раздался голос Октавии. — Жду тебя!

— Я побуду здесь еще часок.

— Давай же, все остынет, — умоляющим тоном произнесла Октавия, появившись на пороге библиотеки. — Не мучай меня, как мой сицилийский хозяин. Ты — как и он, тоже книгочей.

— А нельзя принести еду сюда?

— Нет, нельзя. Мы поедим в моей комнате. Твои книги никуда не денутся. Давай бросай чтение, я очень голодна и очень по тебе соскучилась.