Юсуф Зейдан - Азазель

В висках стучала одна мысль: «Это ли не полное безумие?» Я взглянул на Фарисея, за все время не произнесшего ни слова. Поймав мой взгляд, он лишь молча покачал головой… Вошел настоятель, и монахи поднялись, приветствуя его. Он дал им понять, что хочет остаться со мной наедине, и они удалились, довольные, что мне удалось оправиться от лихорадки, хотя и немного возбужденные событиями в Эфесе.

Не успели уйти монахи, как в библиотеку вошел служка с прямоугольным деревянным подносом, на котором стояли старая медная чаша с куриной похлебкой, а также блюдо со свежими фруктами. Настоятель подождал, пока служка удалится, а затем придвинул ко мне поднос, предложив сначала поесть, что я и сделал.

Настоятель негромко и отрешенно читал молитву. Когда он закончил, я спросил его:

— Что это, отец мой, — то, что случилось в Эфесе?

— Это мирская суета и страсти, которые заполонили сердца.

— Чем же все закончится?

— Нынче открывается официальное заседание Собора во главе с императором и римским папой… Хотя сегодня Пасха.

— Священный праздник, отец мой. Но не полагаешь ли ты, что беда минует?

— Нет, Гипа, не думаю… В Эфесе буйствует дьявол, — ответил настоятель, и лицо его исказилось от боли.

При упоминании дьявола меня забила легкая дрожь. Настоятель, заметив это, поднялся и настойчиво посоветовал вернуться в келью, где бы я мог отдохнуть. Извинившись, я сказал, что предпочел бы поспать в библиотеке, потому что келья мне надоела и я смогу лучше отдохнуть среди книжных полок… Настоятель одобрительно кивнул и направился к выходу. Но прежде чем попрощаться, он сказал:

— Сын мой, после ресничной молитвы прочти еще молитву соторо, она изгоняет проклятого Азазеля и лишает сил его дьявольских помощников [17].

Не успел я приготовиться ко сну, как услышал доносящийся из-за двери негромкий голос дьякона:

— Ты не заснул, господин мой?..

Я пригласил его войти. Дьякон держал в руке кусок черной материи. Это был палий черного цвета, украшенный по краям вытканными крестами серого цвета. Я сразу же все понял, а дьякон, протягивая его мне, лишь подтвердил мои предположения: Марта с тетушкой уехали неделю назад. Тетушка оставила у дьякона для меня подарок, а Марта просила передать одно-единственное слово: «Вынуждена».

Марта вынуждена уехать в Алеппо! Какая нужда заставила ее отбыть, пока я валялся в горячке? Неужели она не могла подождать еще несколько дней? Не иначе как разуверилась в моем выздоровлении и решила, что я не жилец… Она оставила меня умирать и поехала искать лучшей жизни. Таковы женщины! Все они бессовестные обманщицы, как уверял Фарисей, а он лучше меня разбирается в них. В тот миг я окончательно уверился в том, что все это время тешил себя ложными фантазиями и совершил с Мартой непростительный грех. Она заставила меня переступить через себя, а затем бежала, решив, что я умру. Как бы мне хотелось на самом деле умереть и обрести покой!

— Они забрали все свои пожитки. Я не думаю, отец мой, что они еще когда-нибудь вернутся сюда.

— Да, дьякон, это ясно.

— А как ты думаешь, отец мой, позволит ли мне настоятель поселиться в хижине?

— Ты, дьякон, еще слишком молод, чтобы жить уединенно. Тебе лучше оставаться в доме священника… А теперь оставь меня, я посплю.

— Если тебе что-нибудь понадобится, отец мой, я буду неподалеку.

Получив мое благословение, дьякон удалился, а я в душе воззвал к Богу, прося его освободить меня от меня самого, чтобы я мог успокоиться. Голова гудела. Я не мог уснуть и лишь временами впадал в непродолжительную дремоту. Эти короткие сны причиняли мне боль, а боль во сне — дурной признак. Врачам это хорошо известно со времен Гиппократа, сказавшего: «Если сон во время хронического заболевания причиняет боль, — это признак смерти»… Ну и ладно. Смерть или жизнь — для меня все едино, и, быть может, смерть даже предпочтительнее! Однако я же оправился от лихорадки, значит, боль — это не последствия горячки, а болезнь духа.

Я поднялся с лавки и стал горячо молиться. Молитву соторо я прочел даже раньше установленного для нее часа и повторял ее до тех пор, пока не наступила ночь и я не уверился, что она уже не действует… Я чувствовал: Азазель где-то рядом, намного ближе, чем в прошлые разы. Значит, он был не сном и не призраком, являвшимся мне в помутненном рассудке. Я чувствовал, как он молча смотрел на меня. А может, это я сам вверг себя в сумеречную бездну безумия?