Покончить с неприступною чертой...

Лицо его я помню смутно. Вернее, вообще не помню. Довале тогда было под пятьдесят, он был шофером нашего джипа, а я сидел всегда позади него.

В то лето мы патрулировали участок иорданской границы в Араве, где-то на полпути между Эйлатом и Мертвым морем. В основном наша активность проявлялась по ночам. Мы сновали туда-сюда по знаменитому шоссе, иногда проверяя документы у подозрительных и помогая своим внушительным видом полицейским патрулям. Днем изредка нас гнали с базы на какой-нибудь инцидент, обыкновенно с участием бедуинов или их скотины. В Араве ровным счетом ничего не случалось. Нарушать границу было некому и незачем. Соседний королёк уже давно сделал правильный выбор и не позволял со своей стороны подойти к границе никакой, даже безобидной, нечисти. У нас премьер-министром тогда был тоже далеко не великан, причем с таким же, как у королька, колючим взглядом.

Мы уже подъезжали к Парану, когда по связи сообщили, что прямо на границе напротив этого поселения произошел взрыв противопехотной мины.

Мы успевали к месту первыми. Довале ожил и погнал джип на полной скорости. Чуть севернее Парана мы увидели на обочине семитрейлер "Mack" – здоровенный грузовик с фургоном-рефрижератором. Пустой. И в кабине никого не было.

Довале сказал начальнику патруля Шаулю, что надо подъехать к пограничному забору. Мы свернули с шоссе и через несколько минут тряски по камням покатили по относительно ровной грунтовой дороге, идущей вдоль колючей проволоки. Минута, и мы оказались у цели – несколько метров забора были разворочены взрывом. Из небольшой воронки еще дымило. На нашей стороне лежал мертвый человек в белой куртке с длинными рукавами, что было странно для Аравы и ее климата. Неподалеку валялась фляга. Из нее пахло спиртом.

Человек был седой, усатый и сутулый. Лет ему на вид было шестьдесят – шестьдесят пять. На другой стороне уже орудовали наши иорданские коллеги, прибывшие к месту одновременно с нами. Они обыскивали какого-то исхудалого и тоже усатого человека в черной робе, сидевшего до их приезда на земле. Потом надели на него наручники и положили на пол своего джипа.

Подошел наш гашаш [1] следопыт бедуин Салиба, изучавший до этого окрестности. Он начал о чем-то переговариваться с иорданским солдатом. Потом подошел к нашему командиру и сказал:

– Я посмотрел следы – с нашей стороны к забору шли двое. Мой родственник, – он показал головой на ту сторону границы, – говорит, что они задержали какого-то странного человека без документов, не знает ни арабского, ни иврита, а говорит на ломаном английском. Он сказал, что пришел от нас и направляется в Стамбул. Наверное, сумасшедший...

Прошло минут десять после нашего рапорта по рации. Начали подъезжать магавники, голубая полиция, последним прибыл армейский амбуланс из Неот hа-Кикар. Похожая активность, правда без амбуланса, наблюдалась и на другой стороне забора. Беднягу в наручниках запихали в старый длинный гражданский "Мерседес", который немедленно умчался, подняв облако пыли.

Приехал наш магад [2] комбат – маленький седой теймани [3] еврей из Йемена . Он сказал, что в семитрейлере нашли "меиль парва кацар" – то есть "короткое меховое пальто" – полушубок, причем советского производства.

– Что-то не нравится мне этот гусь, – сказал магад и дал команду всем сворачиваться. Всем, кроме нашего джипа.

– Шауль! Ты, Довале, и эти двое, – он показал на меня и Гади, – остаетесь здесь до утра – охранять эту дыру. Завтра приедут ремонтники и вас сменит МАГАВ, я договорюсь. Через полчаса сюда привезут палатку, спальные мешки, воду и сухой паек.

Дело шло к вечеру. Иорданцы также оставили патруль на месте. В отличие от нас, они разожгли костер и что-то на нём начали готовить. Мы довольствовались сухим пайком. Договорились дежурить по двое и сменяться каждые 4 часа. Мне в пару выпал Дов. Наша смена была первой – с восьми вечера до полуночи. В оставшиеся до дежурства часы все занимались приготовлениями к ночёвке: палаткой, спальниками, едой. Довале ковырялся в моторе.

Что я знал о Довале?

Он был "вечным водителем" нашего запасного батальона. В милуим он ходил всегда и охотно, чувствовал себя на своем месте. Он жил где-то в Гуш-Дане и работал таксистом.

Про свою жизнь он рассказывал мало. Иногда походя упоминал "цанханим" [4] парашютистов-десантников , Шестидневную войну и Войну Йом-Кипура. Из некоторых его фраз можно было понять, что бывал он и в Ливане.