Елена Съянова - Плачь, Маргарита

Эльза тоже долго молчала. Только сейчас ей захотелось говорить, сказать подруге обо всем, что мучило ее. Но ей казалось, что душа Ангелики рядом с ней, такая же робкая, как при жизни, и эту душу нельзя больше напугать.

Порою Эльзе чудилось, что это не тени, а душа Ангелики скользит бесшумно вдоль знакомых стен, ласково касаясь их, и она следила глазами, пытаясь поймать ее очертанье. Где души, где тени — так трудно понять живым.

— Вот так и мы будем ползать, как тени, пока кто-нибудь не раздвинет штор, — сказала она вошедшему к ней Рудольфу, которому ее слова не понравились. Он боялся за Эльзу.

Она покачала головой, успокаивая его.

— Я еще должна родить тебе сына. Мы с Гретой никогда не оставим вас.

— Вы с Гретой? — Он опять с испугом посмотрел на нее.

— У нее будет ребенок. Вот теперь и вы с Гели знаете.

Он сел рядом с Эльзой и долго смотрел на мертвое лицо Ангелики.

— Это все, что мы можем для вас, — тихо продолжила свою мысль Эльза. — А Гели была другая. Она похожа на Адольфа. Она пришла, чтобы дать нам урок.

— Так вот почему она… — вслух подумал Рудольф, и Эльза догадалась, о чем он.

— Да, Грета сказала, что хочет сохранить его дитя.

— Неужели она ему не скажет?

— Тогда скажешь ты. Роберту нужно помочь…

— Если бы знать, как помочь Адольфу… Он ушел.

Эльза закрыла глаза, чтобы снова увидеть живую Ангелику. Ей хотелось говорить с ней, и она говорила — то вслух, то про себя. Ей почудилось, что в комнату вошел Адольф. Нужно было оставить их наедине, и Эльза встала.

Тени плыли по стенам и потолку…

Эльза подошла к окну и раздвинула шторы. А когда обернулась, увидела, что они с Гели по-прежнему одни.

2000–2001

Название романа отсылает к самому знаменитому произведению немецкой литературы. Гетевская Маргарита (Гретхен), возможно, самая популярная немецкая героиня. Как и всякая Маргарита, включая и булгаковскую, этот образ ассоциируется с той, «первой», из «Фауста», невинной и невольной грешницей, воплощением чистого страдания. За невероятное страдание, превысившее человеческие возможности терпеть, Гретхен у Гете и «спасена».

И надо ж такому случиться, что историко-биографический материал романа Елены Съяновой дает буквальные переклички с сюжетом Гете. И у Маргариты Гесс, как у гетевской Гретхен был любимый брат и был возлюбленный, сыгравший в ее жизни роковую роль. И Маргарита Гесс позже — Маргарита Лей (потому что она, в отличие от гетевской, выходит за своего Фауста замуж) бежит к нему, бросив все. Она чувствует постоянное присутствие Мефистофеля, он — ее вечный противник, и она пытается если не бороться с ним, то противостоять ему. И столь же безуспешно, как и у Гете.

Правда, брат Рудольф (Руди) и возлюбленный Роберт — не враги, а союзники, хотя спорящие. И Рудольф Гесс похож на Фауста, пожалуй, еще больше Роберта Лея. В отличие от гетевской, Маргарита Гесс оказывается между двумя Фаустами, одинаково дорогими ей.

Это словно распавшийся на две половины, раздробившийся Фауст. Одна половина — рефлектирующая и созерцающая, сомневающаяся, прежде всего мыслящая (Рудольф Гесс). Другая — по преимуществу действующая, активная, до крайности подвижная (Лей). Иногда они меняются ролями: сомневаться и размышлять принимается Лей, а Гесс предпринимает какие-нибудь отчаянные, безумные действия. А вместе они образуют того знакомого нам, привычного Фауста, в котором действие и размышление были слиты.

Или, если хотите, один — Фауст, а другой — тень его. И очень трудно решить, кто из них — тень, подсознание, темная сторона другого, неизвестная, но всегда присутствующая.

В первой половине романа доминирует Гесс, бесспорный и единственный главный герой. Его медленно, но упорно теснит Лей, чтобы наконец занять равное рядом с ним место среди персонажей. Главных героев становится двое. Это постепенное проявление равного другого, второго, или иначе — движение к раздвоенности, соответствует и приближению нацистской партии к власти, а героев к преступлениям, и погружению писателя (и читателя с ним) в мир зла.

Это раздвоение Фауста соответствует и раздвоенному взгляду писателя (удивительному, придающему необыкновенное своеобразие роману — и последующим его частям, превращающим роман в эпопею), и шизофрении фашизма, его одержимости раздвоением. Гесс и Лей нераздельны, вечные спутники; загадочная, почти ленивая или усталая меланхолия одного и непредсказуемое буйство другого — обратимые стороны одного и того же одинокого, обособленного положения в мире духов, не поддающихся не только управлению, но даже и прогнозированию. Пьяный Гесс, бродящий с пистолетом в окрестностях жилища обреченного Рема, не Лей ли это был?