Н Кальма - Заколдованная рубашка

Новая пара была центром внимания всех остальных в комнате. Здесь был талантливый хозяин «студии» — Сергей Тривратский, чахоточный и сутулый, всегда увлеченный чем-то новым, два знакомых студента-медика, прозванные «мухами» за то, что носили на фуражках три буквы — М.Х.А., — означающие: «Медико-хирургическая академия», и сам Михаил Дремин, взлохмаченный, неряшливый с виду гигант, первый силач среди медиков, который мог и подкову согнуть одной рукой, и перекреститься двухпудовой гирей. За Михаилом шла слава «нигилиста» и неисправимого циника и насмешника, но Александр знал, что на самом деле он нежный брат и сын и вообще добряк.

Нагнувшись к лампе, новый гость что-то быстро набрасывал карандашом в небольшом альбомчике, в то время как остальные вытягивали шеи и теснились ближе к столу.

— Вон там, в горах, — говорил гость, — я жил в этаком вот сельском домике — белом, с зелеными ставнями. Климат благодатный, земля плодородная. Но, сказать вам по правде, господа, — тут гость выпрямился и оглядел столпившихся кругом, — сказать вам по правде, я предпочел бы для нашей цели не легкие земли, а такие, как например, в Сицилии. Камень, сушь или гнилое болото. Чтоб человек мог упражнять свою волю, доказать свое упорство, пригодность к любой борьбе.

Александр встрепенулся и с особенным интересом посмотрел на гостя. Слова «упорство и воля» немедленно нашли в нем отклик.

— Э, да вы, Лев, просто-таки отличный пейзажист! — сказал Тривратский, рассматривая рисунок в альбоме. — Какой прелестный вид!

И альбомчик стал ходить по рукам, пока не попал к Павлу с Александром. Александр увидел карандашный набросок — легкий и поэтический: горы, тонущие в дымке, дорогу и на переднем плане прилепившийся к скале бедный домик, возле которого играли дети.

— Прекрасно! Право же, прекрасный рисунок! — продолжал хвалить Тривратский.

Гость только пренебрежительно махнул рукой.

— Какой я художник! Так, при случае, балуюсь, как все. А этот вид мне просто очень запомнился.

— Кто это? — шепотом спросил Александр у Павла.

— Лев Мечников, — таким же шепотом отвечал младший Дремин. — Помнишь, нам харьковские студиозусы о нем рассказывали. Он у них там был за вожака, когда они устраивали обструкцию профессорам. Наш Тривратский от него без ума…

Александр тотчас вспомнил фамилию «Мечников» и все, что с ней было связано. Он тоже слышал, что Мечникова исключили из Харьковского университета за «либеральный образ мыслей». Из Харькова Мечников перекочевал в Петербург, в Медико-хирургическую академию, но и там не задержался. Живой, переменчивый, увлекающийся, он нигде не мог осесть надолго. Страсть к живописи привела его в Академию художеств. Там с ним и познакомился Тривратский и вот уже несколько месяцев мог говорить только о своем новом приятеле. По его словам, это был настоящий феномен. В свои двадцать два года Лев Мечников знал чуть ли не двенадцать языков, в том числе несколько восточных, побывал в Константинополе, Афоне, Иерусалиме, объездил всю Италию. До академии он, оказывается, служил переводчиком в русской миссии в Палестине и Малой Азии, однако повздорил там с начальством, подрался с кем-то на дуэли и вынужден был уйти со службы. В Бейруте Мечников поступил было торговым агентом на корабль, но, доехав до Венеции, снова увлекся живописью и бросил корабль и работу агента. Венеция в то время вела борьбу с австрийцами за свою независимость. Разумеется, Лев Мечников не мог остаться в стороне. Забыв о живописи, он бросается в самое пекло сражения, дерется с австрийцами. Тривратский, который с восторгом перечислял все приключения своего нового приятеля, уверял, будто Мечникова разыскивают по всей Европе австрийские жандармы. Было это правдой или Тривратский, увлекшись, сильно преувеличивал, неизвестно. Однако всем было ясно: Лев Мечников человек действительно незаурядный, отважный и романтический.

Тривратский явно гордился тем, что приготовил такой новогодний сюрприз и дружит с таким «идейным». Между тем Павел продолжал шепотом рассказывать Александру то, что знал о Мечникове.

— У него младший брат есть, тоже, говорят, необыкновенный. Говорят, громадные способности у мальчика еще в гимназии были не то в зоологии, не то в антропологии. А Лев приехал сюда неспроста. Он теперь, видишь ли, задумал основать в Италии коммуну. Не такую, как наша, а настоящую, всерьез. Всем жить своим трудом, самим землю обрабатывать. Инвентарь, скот, дом — все общее, прибыли, какие будут, тоже поровну делить. А главное — приучаться к труду, к настоящей жизни, смешаться с народом, узнать его нужды. Чтобы не быть беспомощными белоручками, когда здесь, у нас, придет пора. Кажется, Мечников в Италии уже присмотрел участок, а теперь ищет себе подходящих товарищей.