Н Кальма - Заколдованная рубашка

Сегодня, как, впрочем, почти всегда, беспорядок в «коммуне» был страшенный. Доски, положенные на чурбаки, превратились в скамьи. По углам были свалены кое-как вороха книг. С полки над столом скалился желтый череп, а на окне рядом с огрызками французской булки валялся старый сапог. По всем скамьям и кроватям горой были навалены шинели и шубы гостей.

Александр кое-как протиснулся во вторую комнату. Там танцевали под разбитое фортепьяно, на котором лихо играл польку знакомый Есипову студент-филолог. «Танцзал» освещался десятком свечей, воткнутых в медные шандалы или просто прилепленных куда попало: на подоконник, на книжную полку, даже на пол.

В этом зале у танцующих не было ни пышных туалетов, ни белых перчаток, ни лаковых башмаков. Почти все дамы были в черных суконных платьях, закрытых до самого горла, с длинными рукавами и единственным украшением в виде белых рукавчиков или воротничков. Александр успел заметить удивительно красивую блондинку с модной прической. Блондинка отплясывала польку с длинным и тощим Алпатовым так азартно, что из прически выбилась широкая золотая прядь и била ее по разгоревшемуся лицу.

— Александр, дружище, приглашай дам! — заорал, увидев его, Алпатов.

Александр кивнул, все еще глядя на его даму, и тут наконец столкнулся с младшим Дреминым, своим закадычным другом. Павел был на два года старше Александра, но казался моложе, до того детское и румяное было у него лицо, с круглыми светлыми глазами удивительной чистоты и открытости. Завидев Александра, он так и просиял:

— А я уж думал, не придешь. Думал, отец не пустил тебя, увез к своим комильфотным! Уж я тебя ждал, ждал…

— Паша, я порвал с отцом. Ушел из дома. Окончательно. Навсегда, сквозь зубы сказал Александр.

— Ну и отлично! И замечательно! Давно пора! — воскликнул Павел, обнимая друга и с сочувствием заглядывая ему в лицо. — Останешься, конечно, у нас? Я сам скажу обо всем Михаилу и остальным, можешь ни о чем не беспокоиться.

И он потянул из-под руки Александра баульчик, который тот продолжал прижимать к себе. Видно было, что Павел ужасно рад: друг будет теперь с ним неразлучно. Александр почувствовал это, и его обдало теплом.

— Коли бы ты знал, какой гость у нас нынче! — торопливо заговорил Павел, кивая на закрытую дверь третьей комнаты, которая принадлежала Тривратскому и гордо именовалась «студией». — Вот это сюрприз так сюрприз! Настоящий новогодний!

— Что за сюрприз? — рассеянно спросил Александр.

Павел хотел объяснить, но в этот миг дверь «студии» приотворилась, из нее показались крупная голова и широкие плечи старшего Дремина.

— А, это вы тут галдите? — нелюбезно сказал Михаил. — Или входите к нам, или я дверь запру. А то от этой проклятущей польки в ушах звенит. Ни черта не слыхать, что люди говорят.

Оба друга поторопились войти в «студию», и Михаил крепко-накрепко затворил за ними дверь. Венская полька вмиг погасла, будто задунутый кем-то огонь.

«Студия» в этот вечер была гола и неприглядна. Из нее вынесли все стулья и этюды Тривратского. Оставались только приставленные к стенам подрамники да стол, на котором горела лампа под зеленым абажуром. Александр, едва войдя, тотчас заметил незнакомую пару — очень красивого юношу, сухощавого и стройного, с живыми блестящими глазами на смугло-румяном лице южанина, и девушку, тоненькую, стриженую и темноволосую, в черном, перетянутом кожаным пояском платьице, удивительно напоминающем подрясник послушника.

Выражение лица юноши было немножко насмешливое и самоуверенное, как будто этот молодой человек многое повидал на белом свете, многое понял и уже знает себе настоящую цену. Одет он был в поношенный сюртук, сильно выгоревший под неведомым солнцем, и грубые сапоги. Александр заметил, что и руки у нового гостя не холеные, а загорелые и обветренные, видимо привыкшие что-то работать. Вместе с тем молодой Есипов сразу почувствовал, что гость вполне светский человек и привык вращаться в хорошем обществе.

Глаза девушки, синевато-серые, как река в студеный день, были прикованы к юноше и выражали такую всепоглощающую преданность, такой восторг, что у Александра мгновенный холодок побежал по спине и где-то глубоко метнулась мысль: «Ах, кабы мне такую любовь!»

О такой любви Александр втайне мечтал уже давно, с тех самых пор, как начал читать Жорж Санд и Тургенева. Но барышни, которых он встречал в светских гостиных, казались ему пустыми и неумными, а девушек, бывавших в «коммуне», он немного побаивался — уж слишком смело они себя держали и разговаривали только о «высоких материях». Одно время ему казалось, что он влюблен в свою кузину Долли Тыртову, грациозную и хорошенькую, но вскоре понял, что для Долли он смешной, претенциозный мальчишка, и только. И погасла эта влюбленность, так и не разгоревшись. Но страсть, любовь, влюбленные — все это продолжало тревожить и занимать Александра.