Тадеуш Голуй - Дерево даёт плоды

Она поднялась, чтобы закрыть дверцу печки, в ко» торой гудели огонь и ветер. На мгновенье отблеск пламени озарил ее щеки и высокий лоб.

— Тебе пора уходить, — сказала она. — Я не хочу, чтобы у меня по ночам видели посторонних мужчин.

Я надел тулуп, простился и вышел во тьму улицы, на пустой тротуар которой только освещенные окна Катажины отбрасывали два желтоватых прямоуголь* ника. В кармане я нащупал холодную рукоятку парабеллума и завернутые в бумагу бутерброды, которые

Ганка приготовила мне в дорогу. На квартире ребята учинили мне головомойку.

— Приехали проверять, а сами нарушаете предписания. Нельзя таскаться по вечерам в одиночку, инструкция для всех обязательна.

— Сейчас не время крутить романы, товарищ Лютак.

— Могли бы и сказать, мы бы покараулили.

Все это наговорил мобилизованный для проведения кампании Юрек Загайский, в солдатской шинели до пят и в прочем «казенном имуществе». Остальные тоже были возмущены. Ребята сидели, насупившись, в холодной комнате повятового комитета, на полу, уже застеленном тюфяками и одеялами. Дом напоминал крепость, на первом этаже временно расположилась охрана, в сенях лежали винтовки, которые завтра предстояло развезти по отделениям ОРМО, наверху шло заседание, и в нашу комнату долетали громкие слова: кампания, мобилизация, авангард, наступление, атака, разведка, борьба, фронт, дисциплина, охрана, приказ.

Я привез последние инструкции, с которыми следовало ознакомить комитет, поэтому отправился на собрание, однако пришлось подождать, пока не кончилось программное выступление. Я наблюдал за собравшимися, которые не сводили глаз с оратора, депутата от здешнего округа, молодого еще рабочего, рябоватого и громкоголосого. Слушали его внимательно, записывали в блокноты аргументы, словно не знали их по собственному опыту. «Ведь в Ц. когда‑то была сильна КПП, здесь проливалась кровь забастовщиков в 1928, 1934, 1935 и 1936–м годах, отсюда исходила помощь бастующим крестьянам», — вспомнил я полученную в комитете справку. Окинул взглядом зал. Молодых лиц не попадалось, любой из них прошел сквозь те испытания уже взрослым. Они сидели, дымя сигаретами и корябали что‑то в блокнотах. Когда меня представили, люди оживились и по залу пробежал шумок. Я вошел 6 тулупе, поскольку в здании было холодно, но теперь сбросил его и начал:

— Партия объявляет состояние боевой готовности. Как вам известно, за последнее время реакционное Подполье активизировалось, и есть сведения, что оно бросит все силы, чтобы нас терроризировать и изолировать от запуганного населения. По нашим данным, надо быть готовым к нападениям бандитов на избирательные участки и партийные комитеты, на членов партии и сочувствующих нам беспартийных, на посты милиции и УБ, к попыткам организовать забастовки и беспорядки. Оружие есть, и каждый нуждающийся в нем получит его. В округах мы организуем боевые пятерки для самообороны, которые, будут держать связь с воинской охраной и партийной тройкой. Чрезвычайно важно наладить взаимную связь. Выделите связных, найдите велосипеды, мотоциклы, лошадей. Надо разработать систему сигнализации. Не страха ради, а для пользы дела следует быть предусмотрительным. Кому из вас угрожает беда, кто чувствует себя в опасности — поднимите руки.

Никто не поднял, переглядывались, бормотали что-то, но рук не подымали.

— Нечего стесняться, товарищи. Такие люди обязаны ночевать вне дома, пусть вспомнят времена конспирации. Хватит с нас жертв. Лучше всего кочевать гуртом, назначая дежурных. В деревнях, где малочисленные ячейки, а по соседству бесчинствуют банды, члены партии освобождаются от явной политической деятельности.

— А как же праздники? — встрепенулся с виду крестьянин из первого ряда. — Ведь это же рождество, дорогой товарищ, а праздники надо справлять дома.

— Нет. На сей раз нет. Конечно, это касается лишь угрожаемых районов. Не пить, не ходить на гулянки. Все это держите в тайне.

— Нет у нас никаких банд, так к чему же все это представление? Народ трудный, но не бандюги.

— Как нет? — подхватил другой. — Есть банды. Только не в самом Ц., а на юге, где‑то около Дурова. Пусть товарищи из Дурова скажут.

Из Дурова был только один человек, учитель, хотя этот богатый поселок насчитывал тысячи три жителей, которые занимались изготовлением щеток, скупкой щетины и продажей готовых изделий, кстати, отменного качества.

Взвинченный, острый на язык, он взял слово и, оживленно жестикулируя, заговорил: