Евгений Богданов - Лодейный кормщик

Тридцатого мая Архангельск громовым пушечным салютом и колокольным звоном встречал царя Петра, посетившего берега Двины в третий раз.

На двенадцати дощаных стругах с сыном Алексеем и с четырьмя тысячами солдат-гвардейцев Петр Первый прибыл на Север и, как и прежде, избрал местом резиденции Мосеев остров.

Сразу же по прибытии царь стал интересоваться подробностями баталии, случившейся на Двине почти год тому назад. Отметив распорядительность архиепископа Афанасия и стольника Иевлева, царь наградил их. И тут кто-то из горожан поведал царю о том, что в застенке томится лоцман Иван Рябов.

Царь распорядился немедля доставить его в воеводский дом, где он находился с приближенными.

Два солдата-гвардейца вели Ивана Рябова, дробно стуча каблуками по дощатым мосткам.

Иван шел, пошатываясь от пьянящего весеннего воздуха, не ведая, куда его конвоируют, и не зная, радоваться или горевать перед новым испытанием.

— Куда теперь, на виселицу? — спросил он у солдат.

Молчали солдаты. Каменно невыразительными были их лица. На плечах покачивались в такт шагам мушкеты. Вдали над церковными куполами тучей вились галки, оглашая воздух суматошным криком.

Посадские женки шли от колодца с коромыслами на плечах, придерживая руками деревянные ведра с водой и опасливо поглядывая на солдат, ведущих изможденного, обросшего мужика.

Привели Рябова во двор воеводского дома. Приказали подняться на крыльцо. Тут по обе стороны стояли два солдата с ружьями и саблями. Иван замешкался, торопливо перекрестился и, шагнув в темный проем двери, услышал, как позади кто-то сказал: — Царь ноне весел! Проси милости у него…

«К царю привели!» — сердце, Ивана обомлело. С трудом соображая, он следом за Петровым денщиком вошел в просторную залу. За длинным столом, покрытым бархатной с золотым шитьем скатертью, сидело много людей. Петр — во главе застолья, откинувшись всем корпусом назад, смеялся.

Денщик, выждав, когда царь обратит внимание на Рябова, доложил, молодцевато прищелкнув каблуками:

— Иван Рябов, кормщик, ваше величество!

— А-а-а! Рябов! — Петр вышел из-за стола, направился к кормщику.

У Ивана ноги стали будто деревянными. Мелькнула мысль: «Может, стать на колени? Просить милости?» Но злость, накопившаяся за год сидения в тюрьме, заставила кормщика гордо поднять голову.

Сам удивившись неизвестно откуда взявшейся уверенности и звучности своего и будто не своего голоса, Иван промолвил:

— Кормщик Рябов, царь-батюшка… пред твои светлые очи.

Царь подошел, крепко вцепился большой рукой в его плечо, заглянул в глаза. Прочел в них затаенное недовольство, крякнул и выпустил плечо.

— Ну, что скажешь, кормщик? — спросил, отойдя на шаг.

— А — дозволь, царь-батюшка, вопрос тебе задать.

— Валяй, — одобрительно кивнул Петр.

— Пошто ноне так на Руси повелось: людей, которые, не жалея живота [13], пасут ее от беды, порют плетьми да в тюрьму сажают?

Царь выслушал вопрос, потемнел лицом. Вернулся на прежнее место за стол, обронил в наступившей тишине:

— Дерзок. Дерзок, кормщик! Но понимаю, обидели тебя.

Царь взял штоф, выбрал на столе чару побольше, наполнил ее до краев, потом налил себе:

— Держи, кормщик. Выпьем с тобой за матушку-Россию!

Иван подошел, дрожащей рукой взял чарку, подумал: «Авось пронесет. Авось не разгневается царь на крамольный вопрос! Пронеси господи!» Перекрестился, истово опрокинул чару, закусил куском мяса, услужливо поданным кем-то из гостей.

— Ну, рассказывай теперь, как шведов под пушки вел! — приказал царь.

Иван рассказал все, как было, без утайки. Царь слушал внимательно, не сводя с кормщика пронзительных глаз с желтыми прожилками в белках, а дослушав до конца, сказал:

— Добро, ежели так, кормщик. Молодец. Хвалю! И верю тебе. Нельзя не верить поморским мужам: перевидали на своем веку бед немало, много раз смотрели смерти в глаза прямо. Такие не подведут. И помни, кормщик: не мне служишь — государству Российскому! Спасибо тебе!

Гости одобрительно загудели, взялись за бокалы. Царь снова наполнил чарку Ивана.

— Пей, кормщик, чтобы на вторую ногу не хромать!

Иван выпил еще и почувствовал, что пьянеет. Крепка царская анисовка. Да и то сказать, забыл уж, когда в последний раз и пил. А от царских слов голова и вовсе закружилась. — Дарю тебе кафтан со своего плеча и еще жалую лоцманской одеждой, какая по форме надлежит двинским лоцманам. Деньжишек получишь за верную службу. Велю освободить тебя, кормщик, от податей и тягла на все время, сколько хватит жизни твоей…