Евгений Богданов - Лодейный кормщик

В полдень, когда в разрывы туч выглянуло солнце, к острову причалил коч — двухмачтовый парусник, а за ним несколько карбасов. С коча сошел на причал Прозоровский. Первым делом он поспешил на стройку. Там плотники наращивали леса, усталые работные люди тащили по сходням на стену тачки и корыта с раствором, сгибались под тяжестью грузов подносчики кирпича и камня.

Инженер Резен, в коротком кафтане, при парике и в треуголке, с чертежами под мышкой и с отвесом [7]в руке, повстречался воеводе на северо-восточном углу, где каменщики выводили круглую башню. Почтительно наклонив голову, Резен доложил:

— Все работы идут точно по чертежам, князь-воевода! Сколь возможно поспешаем. От темна и дотемна каменщики кладут кирпич на раствор.

Он повел Прозоровского по стройке. Воевода остался доволен, но счел своим долгом все же заметить:

— Люди чтой-то едва шевелятся! Живее надобно вести кладку, господин инженер!

— Да, да, — закивал Резен. — Я понимаю. — Он обернулся к каменщикам: — Надо живее работать, разворотливее! Господин воевода недоволен вами!

Каменщики угрюмо молчали. Только один молодой парень в полотняной рубахе с закатанными рукавами блеснул белками глаз из-под спутанного чуба.

— Харч плохой! По еде и работа. Распорядись, боярин, чтобы лучше кормили трудников!

Воевода нахмурился, строго глянул на Резена и молча сошел вниз. Он направился к воинской избе, где по его приказу собрались Иевлев, Животовский, Ружинский. Скинув кафтан, опустив тучное тело на лавку, воевода потребовал квасу. Солнечный луч заиграл в медном луженом ковше, наполненном зеленоватой пенистой влагой. Выпив квасу, Прозоровский сообщил:

— Шведы идут! Новость для нас зело тревожная!

— Нам то ведомо, князь, — скороговоркой отозвался Иевлев и суетливо положил треуголку на свои по-бабьи округлые колени. — Солдат, что прибыл с Мудьюга, сказывал.

— А еще что сказывал тот солдат?

— Говорил, что карбас с командой вышел к кораблю под голландским флагом и пропал. А его, Стрюкова, связали и бросили в караулке.

Воевода нахмурился и глянул на стольника косо, неодобрительно. Большой угреватый нос его засопел сосредоточенно и важно.

— Все ли у вас готово к обороне?

Полковник Семен Ружинский неторопливо и обстоятельно доложил, что порохового зелья имеется достаточно, запас продовольствия есть и солдаты обучены. Пушки с ядрами стоят на раскатах и держат под прицелом все подходы к острову и Березовский стреж. Команды бомбардиров денно и нощно дежурят при мортирах и единорогах.

— Так-так, — одобрительно обронил воевода. — То ладно, что все готово. Глядите в оба! Стольник, — обернулся он к Иевлеву, — отбери мне, не мешкая, четыре сотни работных людей. Пойдут со мной в Мурманское устье — укрепления делать: вдруг шведы туда сунутся! А там голое место, как твоя плешь под париком. Сейчас же и отправлюсь. Да провианту отпусти дни на четыре!

Иевлев пропустил мимо ушей воеводскую колкость насчет плеши:

— Все будет исполнено, князь!

Воевода велел собираться в путь и полковнику Ружинскому, отдав солдатскому голове Животовскому строгий наказ оборонять остров до последнего, и не пропускать шведов к мысу Пур-Наволок, где стоял Архангельский город.

Рябов проснулся от глухого стука; наверху захлопнули люк. Открыл глаза — кромешная тьма. На палубе загремели выстрелы…

Рыбаки, очнувшись ото сна, всполошились, спрашивали друг у друга:

— Что там такое творится?

— Может, наши подошли?

Мишка Жигалов ощупью пробрался к трапу, влез на него, застучал обрезком подвернувшейся под руку доски в крышку люка: — Эй, отвори!

Люк не открывали. Наверху топот и беготня прекратились и стало тихо.

Гришка нащупал руку Ивана и сжал ее. Рябов почувствовал, как паренек дрожит, то ли от страха, то — ли от холода. Привлек его к себе, погладил волосы:

— Успокойся, Гришуня. Авось все обойдется!

— Кабы обошлось, дядя Иван!

— А чего дрожишь?

— Да студено тут…

— Все обойдется, бог даст.

Иван потерял счет времени. Сколько он спал? Что сейчас на воле? Вечер? Ночь? А может, утро? Если утро — скоро придут. Надо будет давать ответ.

А может, фрегат в руках русских? Да нет, навряд ли.

Но он стоит на якоре. Иван чувствовал это: судно мерно покачивалось, волны шлепались о борта не так, как на ходу.

Рыбаки молчали. Кто-то, забывшись в тяжелом полусне, бессвязно бормотал:

— Вона кубас-то! Греби шибче!

Что грезится рыбаку? Поплавок в море от раскинутой снасти — кубас. Верно, уж собрался выбирать снасть… Уловом грезит! Эх, доля рыбацкая!