Антон Дубинин: Сердце трубадура

(Ну все, пошел стихи читать. Зарубить, что ли, дурня, чтобы не мучился?)

— А Фолькет де Марселья, что из Тулузы, говорит — что нету радости сильней, как в том искать благую страсть, чтоб из-за дамы мертвым пасть… В общем, лучше умереть из-за любви, чем жить без Амора. А кроме того, — добавил он, подсаживаясь на короткую лавочку и обнимая друга за плечи, — вовсе я не собираюсь из-за любви умирать! Я жить с ней, с любовью, собираюсь, Элиас, дружище… Не волнуйся ты, ну что мне станется? Добрый старый Лучше-Всех…

…Топот быстрых, легких ножек прервал их разговор. Запыхавшийся смуглый паж вылетел на площадку, по инерции пробежал еще несколько шагов — ступеньки слишком неожиданно кончились — и выпалил, намереваясь, видно, без остановки скакать обратно:

— Эн-Гийом-как-хорошо-что-я-вас-нашел-вас-призывает-донна-Серемонда-в-гардеробную (он с шумом перевел дыхание) — прямо-совсем-срочно. Вот.

Гийом, моментально забыв о том, что в его объятьях находится добрый старый Лучше-Всех, выпрямился, как пружина, взмахнул руками.

— Я мигом…

Бутылка, мгновенье покачавшись на краю, медленно полетела вниз, как уродливая птица, лениво крутясь в прогретом майском воздухе. Изливая наподобие манны недопитую влагу на головы всем везунчикам, она наконец грохнулась — снизу послышался мелодичный вз-з-баба-ах! и чья-то энергичная ругань.

Мелькнули, взлетев по воздуху, повинные во всем широкие голубые Гийомовы рукава — и вот он уже поскакал по лестнице, топоча не хуже того пажа, и договаривая последние, невнятные фразы для своего друга уже на ходу. Свинья же ты, Гийом, настоящая свинья.

Элиас посмотрел ему вслед. Тяжело вздохнул, откинулся на скамейке.

…Две дамы восседали в светлом покое, поближе к окну. Одна из них вышивала — вернее, притворялась, что это делает; вторая откровенно маялась скукой, листала, не читая, книгу о Бланшефлор. Мысли ее витали где-то далеко. Прикрыв глаза, она опять вызвала в памяти образ незамутненного счастья, того, что было всего несколько дней назад. А теперь ждать до возвращенья, она-то здесь, а он-то там… Возлюбленный, возлюбленный. Губы ее чуть дрогнули — так глубоко ушла в себя, что едва не позвала вслух, Боже ты мой…

Младшая из двух — та, что вышивала — бросила на подругу косой взгляд и наклонилась откусить шелковую нитку.

— Что, сестрица… Не нравится вам у нас? Скучаете?

— Нет, почему же, — вздрогнув, очнулась Серемонда де Кастель, слегка зарумянившись. — Я задумалась, сестра.

— Может быть, ваша тоска развеется, если я покажу вам свои новые булавки для ворота?.. Или вот еще муж подарил мне недавно новый шапель, там в цветки вроде шиповника вставлены настоящие александрийские гранаты…

— Что ж, покажите, сестрица, — Серемонда равнодушно повела плечом. У нее самой поверх убора-гебенде, охватывающего снизу нежный подбородок, сверкал золотой тоненький венчик вроде короны. Богатством жену Раймона было нелегко удивить, но сестра к этому никак не могла привыкнуть.

Двух сестер, Агнессу и Серемонду, всегда связывала странная полуприязнь, полусоперничество. Прошли те времена, когда крошка Агнесса по ночам жалась в их общей постели к своей старшей сестренке, ласкаясь к ней, как котенок, и жалуясь на суровую няньку или на то, что ей сегодня не дали ни глоточка сладкого вина. Теперь три года, разделявшие девиц Пейралада, из неодолимой пропасти превратились в узенькую щелку. Вести свою дамскую тихую, учтивую войну сестрам помогало и то, что Агнесса была замужем за эн Робером де Тараскон, соседом и вечным соперником Раймона. То и дело бароны делили пограничные участки земель, а когда по велению графа Руссильонского это занятие для них делалось на время недоступным, ездили друг к другу в гости и на турниры, только и стараясь учтиво и желательно прилюдно выбить друг друга из седла. Пожалуй, это был их, рыцарский вариант «холодной войны». Робер считал Раймона потомком недостаточно древнего рода, а Раймон Робера — жалким голодранцем. Еще бы — всего два замка, а у Раймона — четыре!.. И земель у него меньше, и виноградники скверные, и драться он как следует не умеет… Не желая ни в чем отставать от соседа, эн Робер даже жену взял из того же дома, что и Раймон; тем более что сестры Пейралада в красоте друг другу не уступали. Только Агнесса была чуть более хрупкая, с фигуркой слегка мальчишественной. И волосы у нее, хотя и темные, как у сестры, вились крупными волнами, у Серемонды же были прямые и мягкие, как шелковые нити. А глаза — такие же, агатовые, и кожа такая же нежная, и танцевала она очень похоже на Серемонду — только чуть более скованно.