Антон Дубинин - Сердце трубадура

— Гийому, бедному мальчику, всего-то девятнадцать лет. А вам, сестра, простите, что заговариваю с вами об этом, и не сочтите за жестокость — вам на пять лет более. Признаться, я потому и с трудом поверила вам: мне казалось, что в сердцах у таких юношей, как эн Гийом, вряд ли может возникнуть сильное и долгое чувство к даме, годящейся ему… гм… в старшие сестры. Как говорит поэт Юк де Колофен, «Юность к юности влекома, мотылек — таков закон — первоцветом привлечен…»

Серемонда стиснула руки, чтобы совладать с собой. В самое больное место угодила, браво, малышка, браво!.. Воткнуть бы сестрице в бок вышивальную иголку, или — а ведь хватило бы сил, Агнесса всегда была худышкой! — выкинуть бы ее вниз с балкона!.. Мало того, что за всю неделю ей ни разу не удавалось хотя бы просто остаться с Гийомом наедине — днем сестрица или у нее под боком торчит, либо хвостом ходит за чужими возлюбленными, а ночью эн Раймона раз за разом одолевали намерения срочно обзавестись наследником… Жена его вследствие этого совсем извелась за эту неделю и вид имела нездоровый и измотанный; да и видеть каждый день Гийома, улыбающегося, как ясно солнышко, при этом не имея возможности хотя бы с ним наедине переговорить — тоже сплошное мучение. Она почти все время чувствовала, как все тело ее ноет и плавится, — просто от взгляда (через стол) на его быстрые, уверенные руки в золотой обводке высвеченных солнцем светлых волосков на запястье… А тут еще эта змея, жалит и жалит, и откуда только яд берется… Почему я не рыцарь, с тоскою подумала госпожа, щурясь на яркий, яростный свет, от которого слегка ломило ее слабоватые глаза… Хорошо быть рыцарем, чуть что — вызываешь на поединок. А того, кто тебе дал плеткой по лицу, отыскиваешь, как Кретьенов Эрек, и — хр-рясть! — повергаешь, проклятого, наземь… Проси прощенья, негодяй!.. Но — дамское благородство обязывает. И обязывает совсем к иному, чем благородство мужское.

— Не вижу причин, сестрица, зачем бы мне что-то вам надлежало доказывать. Я и мой возлюбленный вполне друг другом довольны, а что о том помышляете вы — это не наша забота. Кроме того — (быстрый взгляд, выгнутая бровь) — может, оно и лучше, что досужий люд может подумать о нас так же, как вы подумали. Тем долее наша любовь останется втайне и в безопасности…

Сестра и вовсе не ответила. Повела плечом, щурясь на вышиванье так, будто это самая красивая штука на свете. Она вышивала лилии — белые по синему, цветок чистоты и невинности. Лилии, увитые терном. Узор по краю широкого плаща…

Агнессино платье было с длинным хвостом, ярко-зеленое, с серебряным шитьем. Серемондина новая собачка, шелковисто-плешивая, с просвечивающей сквозь шерсть розовой кожицей, с интересом обнюхала Агнессин подол и наконец улеглась на него комочком, посапывая… Дама улыбнулась зверьку спокойно и торжествующе, как бы призывая маленькое создание ( верность, собачка — символ верности) в свидетели своей молчаливой победы.

— Агнесса!..

— Да, сестра? — улыбка — учтивей не бывает. Сама доброжелательность.

— Впрочем, если вы все же не верите… Мне нетрудно просить эн Гийома доказать как-либо свою преданность. Он готов ради меня на любые безумства.

— В самом деле?..

— Да, да, я не шучу… Пожалуй, если бы я попросила эн Гийома, например, явиться завтра к столу в женском платье — даже и тогда бы он не устыдился и из одной рыцарской преданности содеял бы такое сумасбродство, столь сильна его любовь…

Агнесса с улыбкою поднялась, задумчиво шагнула в сторону. Собачка некоторое время ехала по полу на ее длинном подоле, продолжая спать, после чего заметила, наконец, что здесь что-то неладно, и удалилась к ногам хозяйки с очень оскорбленным видом. Еще чего! Пол разъезжается! Нет, этого так оставить нельзя…

Дама в зеленом водила пальчиком по гобелену, поглаживая по желтым волосам тканую фигурку юноши, трубящего в рог. То ли это был Роланд, то ли — что более вероятно — Гийом д`Оранж… Гийом. Дама улыбнулась.

— Ну что же, сестра… Вы сказали. Если так, пускай же завтра Гийом спустится к обеду в вашем нижнем платье. Например, вот в этом, голубом, что сейчас на вас. Если он и впрямь такой сумасброд, как вы утверждаете, — то он не побоится стать смешным ради того, чтобы лишний раз доказать свою любовь… У меня хотя и нет возлюбленного — но все же, насколько я понимаю, ни один рыцарь не откажет своей донне в такой мелочи…

Серемонда поднялась; ее вышиванье — на белом алый шиповник — пламенело, как пятна крови. Остановись, сказал ей кто-то невидимый из-за плеча. Но сердце ее так оглушительно стучало, что она не услышала.