Виктор Карпенко - Брат на брата. Окаянный XIII век

— Слышал я, что у хана Бату воинов без счета, все конны, да еще и баб с детишками в поход берут. Всех прокормить надобно. Хлеба, сена, дров для обогрева… А сядь мы все в осаду по своим городам, что татарам останется? Покрытая снегом земля да брошенные селения и починки. Голод их погонит назад, в свои степи.

Видя, как кривится от слов Святослава посольский боярин Роман Федорович, великий князь спросил:

— Может, и так, а что ты скажешь? — кивнул он Роману.

Боярин встал, одернул полы кафтана и зычно произнес:

— Ежели взять сейчас ратника с лошадью и оставить их на седмицу в голом поле, через три дня и лошадь падет, и ратник замерзнет. Татарина же лошадь и кормит, и поит, и обогревает, а что до городов, то я видел, как они булгарские города крушили, стены приступом брали.

— Так что тогда, головы склонить перед нехристями? — возмущенно воскликнул Святослав.

— Нет, конечно, — продолжал Роман Федорович. — Татарин нашему мужику не ровня. Три таких на одного ратника. Да ежели бы по три их было, а то по тысяче на одного! Вот я и говорю, что силы копить надобно, чтобы ударить наверняка! Звать под знамена князя Ярослава с новгородской дружиной, князя Даниила галицкого, князей смоленского, черниговского, луцкого, всех младших князей! Всю Русь поднимать!

— А коли не придут?

— Стоять насмерть! Иного для нас нет пути! — грозно сдвинув брови, выделяя каждое слово, ответил Роман князю Святославу.

Воцарилось молчание.

— Кто иначе думает? — в полной тишине прозвучал голос великого князя.

— Примем смерть, коли воля твоя, князь, на то будет!

— Веди на ворога!

— На копье хана Батыгу! Не посрамим могил пращуров наших! — поднявшись с мест, кричали бояре и воеводы. — Всех мужиков ополчим!

Юрий Всеволодович поднял руку, успокаивая.

— Верю, братья и други мои. Верю, что не уроните вы чести, не склоните голов перед погаными, не отдадите своих жен и дочерей на поругание! Каждый шаг по земле нашей отольется татарам кровью. Первым встретит ворога мой старший сын Всеволод, что ушел с дружиной в землю рязанскую. Следом примет бой князь Владимир — мой средний сын. Быть ему на Москве. На тебя, воевода, — обратился он к Филиппу Няньке, — большая надежа, не подведи. Младшему сыну, Мстиславу, оборонять Володимир. Сам же я пойду к Ярославлю и там буду ждать прихода княжеских дружин.

На том и порешили. Когда бояре и воевода расходились, великий князь остановил Романа Федоровича и приказал ему:

— Думал я дружину городецкую не звать, да, видно, всех в единый кулак собирать надобно. Посему поспеши в Городец, приведи дружину, из Нижнего мужиков ополчи. Знаю, немного их, да все подпора. И еще: Андрея в поход не бери. Оставь на него Городец. Такова моя воля!

Студеным декабрьским утром со сторожевой башни подали знак: татары идут! Это были передовые разъезды. А к полудню широкой черной волной хлынула татарская конница. Ударил сполошный колокол, тревожно заголосили колокола церквей и соборов.

Рязанский князь Юрий Игоревич, чудом спасшийся от татарской погони после разгрома на Воронеже, с трудом взошел на смотровую площадку сторожевой башни. Давали знать чуть поджившие раны, полученные в битве с татарами. Заслонившись ладонью от солнца, он оглядел горизонт.

— То передовой тумен идет, — тихо произнес он, но стоявший чуть поодаль от него дружинник услышал и, охнув, с тревогой в голосе спросил:

— А сколько же их, туменов-то?

— Много, работы всем достанет, — так же тихо ответил князь.

Татары шли весь день, заполоняя все пространство между рекой, лесом и городскими стенами. И весь день на стенах стоял весь город от мала до велика. Ужас, обреченность читались в каждом взгляде.

Княгиня Агриппина, мать Юрия Глебовича, превозмогая телесную слабость, тоже взошла на смотровую площадку сторожевой башни, где находился ее сын. Оглядев занятые татарами окрестности города, спросила:

— Что намерен делать, князь? Сила ворога несметная, гибель несет всем нам.

— Вижу. Знаю. И верю, что Бог нас не покинет. Благослови, матушка. Прости, что братьев своих не сберег и внукам твоим смерть уготована. Об одном прошу: видишь страх в людских глазах? Помоги мне укрепить их в вере, что за правое дело смерть примут, что смерть не напрасна.

Княгиня перекрестила склоненную голову князя и, прощаясь, заверила:

— Пришлю на стены служителей Христа. Слово Божье от страха избавит и сил прибавит рязанцам. За сношенек, внуков и сыновцев не беспокойся, настанет последний час — все примут схиму, я позабочусь о том.