Епифаний возложил диадемы на головы Феодосии и Евдоксии со словами:
— Во имя Отца и Сына, и Святого Духа.
Собравшиеся запели:
— Слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне и присно и во веки веков!
Император и императрица повернулись и стали спускаться вниз, по приделу, проходя через ряды самых знатных и богатых граждан Константинополя. Одной из них оказалась великая праведница, одетая в плащ с несметным количеством вышитых изображений страшных пыток и смерти блаженных братьев Прима и Фелициана, святых мучеников. Другие женщины, стоявшие вокруг, с неодобрением шептали, что она выглядит так, будто пытается затмить собой саму невесту. Но, по правде говоря, это оказалось неправильно: великая праведница никоим образом не являлась столь же красивой лицом, как ей хотелось в это верить.
Когда пара новобрачных проходила мимо, Евдоксия, судя по всему, замедлила шаг, внимательно посмотрела ей в глаза и улыбнулась. Как только праведная дама поняла, что ее узнала сама императрица, она издала негромкий вскрик, прижала ко рту носовой платок и забилась в припадке. Ее тут же перенесли к боковой двери на улицу и сбрызнули святой водой…
После церемонии новобрачные вернулись во дворец, где, сопровождаемые вооруженными слугами и евнухами, вошли через секретный проход и поднялись по винтовой лестнице, чтобы очутиться в Кафизме, великолепной императорской комнате, выходящей окнами на север к ипподрому. Феодосий осенил крестным знамением своих верноподданных, и сотни тысяч людей закричали:
— Да здравствует император! Да благословит Господь императрицу!
Во дворце устроили щедрый свадебный пир, и новобрачные сидели вместе на высоком помосте. Августа Пульхерия была удостоена места ниже. Она ела мало, ничего не пила и все время хмурилась. Когда служанка-рабыня случайно толкнула ее, Пульхерия сильно ущипнула девушку за руку.
Зазвучал гимн Гименею. Специально из Рима по этому случаю привезли на корабле одного из самых замечательных придворных поэтов. Это был Клавдий Клавдиан, родившийся из Александрии. Он уже состарился, но его вдохновение оказалось неподвластным времени, и стихотворения оставались такими же пространными и витиеватыми, как всегда. Несколько гостей просили их извинить во время чтения гимна, которое длилось почти целый час. Что удивительно, их не обнаружили и по возвращении за стол.
Я изложу лишь потрясающие заключительные строки из гимна, где Клавдий просто восхитительно сказал непорочной чистоте новой императрицы, которой суждено было впервые познать мужчину предстоящей свадебной ночью.
После, когда ваши губы покой обретут после огненной страсти,
Ночь набросит покров, и вы в объятьях заснете,
Станет Морфей нежно беречь ваше дыханье, доколе не сменит
Ночь первый проблеск зари — луч юной девственной Эос.
Но и тогда будете рядом на покрывалах,
Царственных ласк хранящих тепло…
Когда Клавдий закончил и вытер запотевший лоб, раздались оглушительные аплодисменты.
* * *
Пока отмечали свадьбу императора и прекрасной императрицы, одна попрошайка, сидя на краю улицы у северной оконечности Месы, обнаружила: какой-то дурак, у которого было денег больше, чем ума, спрятал мешок с крупными золотыми пластинками в коричневое шерстяное одеяло, где она спала. Нищенка подождала несколько дней: вдруг кто-нибудь придет и заберет с угрозами свои деньги. Но никто не явился. Тогда она решила, что Господь ждал, пока ей исполнится семьдесят лет, после чего даровал Свое благословение. Пути Его таинственны и неисповедимы, и богатство теперь принадлежит ей.
У нее появилась возможность снять маленькую комнатку над магазином ее друга-булочника и жить в достатке до конца своих дней.
Тогда же один слепой и безногий как-то вечером нищий сидел и дрожал весь день и всю ночь у фонтана Святого Иринея, натягивая тонкий плащ на костлявые плечи и молясь, чтобы стих холодный азиатский ветер. Внезапно он почувствовал чью-то худую, но мягкую руку на запястье.
Нищий дернулся в слепом удивлении. Рука держала его осторожно, но крепко.
— Кто ты? — прошептал он хриплым голосом. Глаза бегали с места на место в темноте, словно бедняк мог видеть. — Магдалина? Дева Мария?
Нищего посадили в повозку и повезли по улицам. Он знал, что рядом сидела девушка, ангел или даже сама Дева Мария, которая не промолвит ни слова. Они миновали ворота и оказались во дворе. Звук колес, стучащих по булыжнику, отдавался эхом в окружающих стен. Нищего вывели и помыли, раны смазали маслом и перевязали, затем уложили спать в маленькой узкой комнате и укрыли от холода теплыми шерстяными одеялами.
Читать дальше