Уильям Нэйпир - Собирается буря

Каким было чувство Аэция по отношению к Галле, никто не мог сказать. Подобно многим людям, способным на глубокую страсть, он скрывал свои сильные переживания под маской формальности и холодности. Лишь слышалось, как они постоянно о чем-то спорят и обсуждают. Аэцию, конечно, нравилась компания Галлы больше, чем изнурительные ритуалы при дворе. Но меньше, чем военный лагерь и битва. Казалось невероятным, что он испытывает к ней еще какие-то чувства. Военачальник мог бы без особых сложностей жениться на Галле и стать следующим императором. Более амбициозный и менее принципиальный человек так бы и поступил, не обращая внимания на свою совесть. Но не Аэций. В глубине сердца он оставался преданным ей, но не более.

Со временем отношения стали сложнее. Было ли бы справедливо говорить о Галле, как об императрице, обижающейся на полководца за высокие моральные принципы и за игнорирование ее как женщины? Кто может это сказать? Их связь всегда казалась тесной, но не счастливой. Иногда они просто флиртовали друг с другом, иногда мучили и терзали, иногда даже превращались в лютых врагов.

Гонорий начал проявлять ревность к полководцу. Однажды Аэцию пришлось бежать из римского двора и переехать из Италии в приграничную область после того, как повсюду распространились слухи, что император замышляет его убить.

По возвращении стало ясно: привязанность императора к своей сестре переходит все границы. Придворные, мужчины и женщины, молодые и старые, друзья или родственники, но обычаю приветствовали друг друга поцелуем в губы. Но то, как Гонорий целовал сестру утром, днем, а чаще всего ночью, за столом, где пили и ели, выходило за рамки придворного этикета. Более того, он ласкал ее так, что все наблюдатели диву давались. Из-за сплетни разразился скандал, и те, кто был предан императрице, стали частично верить слухам. Летописец Олимпиодор говорит о «постоянных чувственных ласках и маленьких поцелуйчиках». Однажды Галла отпрянула в отвращении и смущении, и еще долго между братом и сестрой не стихали взаимные горькие разногласия.

Некоторые сплетницы и болтуньи нашептывали: она с готовностью отвечала на любовные потакания брата и разозлилась только тогда, когда вспыхнул скандал. По моему мнению, хотя такое нередко происходит среди членов правящих семей, я не верю в виновность Галлы. Она же не была рабыней своих желаний, никто не мог управлять ею.

Бедная женщина, ставшая предметом столь бдительного контроля почти в каждой ситуации, которую преподносила ей судьба в короткой, но бурной жизни, казалось, совсем запуталась. Ведь Гонорий был священным правителем империи. А если бы он, опьяненный вином и охваченный противозаконной страстью, действительно потребовал от Галлы провести ночь с ним?! Невозможно представить такое. Но отказать означало бы подвергнуться огромной опасности.

Такова одна версия: она не хотела видеть его, решившись бежать, как бежал сам Аэций из-за непредсказуемых сумасшедших выходок императора. Галла надеялась, что он забудет ее, новая страсть вскружит Гонорию голову и поселится в его сердце.

Так, одной безлунной ночью Галла взошла на корабль, направлявшийся из Равенны в Константинополь, со своим трехлетним сыном Валентинианом и маленькой Гонорией, которую держала на руках. В Сполето, который находится на другом конце Адриатики, к ним присоединилась небольшая группа солдат. На одном был отличительный ярко-красный плащ полководца.

— Как всегда, вовремя, Аэций, — заметила Галла, когда он поднимался на борт во главе своего отряда.

Аэций легко спрыгнул с трапа.

— Как всегда, для вас, ваше высочество.

Галла отвернулась в темноту и улыбнулась.

Аэций и Галла вместе прибыли в Золотой Город — Константинополь.

Как рассказать об этой величественной метрополии, этом городе сияющих башен и золотых соборов, царственных монументов и гладких мраморных тротуаров? Он вольготно раскинулся в бухте Золотой Рог лицом к Босфору, став связующим звеном между двумя материками — Европой и Азией, словно вставшими на колени перед высокомерной столицей подобно данникам. После Рима Константинополь мне нравился больше всех остальных городов. Признаюсь, своей новизной и относительной чистотой возле залитого солнцем Мраморного моря Новый Рим порой затмевал Старый. Тот стал казаться кровавым и продажным, запятнанным долгими веками и темными человеческими желаниями.