Еремей Парнов - Заговор против маршалов

Завсекретариатом Прокуратуры СССР Харламов направил в хозуправление только что образованного согласно новой Конституции Верховного Совета следую­щую бумагу:

«В самом начале постройки новой дачи тов. Вышин­ский имел в виду оплатить ее стоимость... Когда же выяснилась полная стоимость вновь выстроенной на участке № 14 дачи, вопрос о приобретении ее тов. Вы­шинским в собственность отпал. Ввиду того, что возврат 37 500 рублей слишком затруднителен, что ставит тов. Вышинского в трудное положение, прошу Вашего рас­поряжения о перечислении на его имя принадлежа­щей ему вышеназванной суммы».

Итого: 40 000 плюс 37 500 плюс еще раз 37 500. В придачу к приглянувшемуся дому над речным обры­вом Андрей Януарьевич получал «довесок» в 115 000 рублей.

Трижды, четырежды гениально!

А Фейхтвангер мучился сомнениями, копался в пси­хологии осужденных, копался в себе.

«Основные причины того, что совершили обвиняе­мые, и главным образом основные мотивы их поведения перед судом западным людям все же не вполне ясны,— изложил он свои впечатления для советской печати.— Пусть большинство из них своими действиями заслу­жило смертную казнь, но бранными словами и порыва­ми возмущения, как бы они ни были понятны, нельзя объяснить психологию этих людей. Раскрыть до конца западному человеку их вину и искупление сможет толь­ко великий советский писатель».

Союз писателей принял вызов:

«Фейхтвангер не понимает, какими мотивами руко­водствовались обвиняемые, признаваясь. Четверть миллиона рабочих, демонстрирующих сейчас на Красной площади, это понимают».

На митинге, созванном Московским горкомом, все, как один, подняли руки, одобряя суровый и справедли­вый приговор.

А на другое утро горячку коллективного разума, пораженного «психической (по Бехтереву) заразой», обдала волна арктического, в прямом и переносном смы­сле, воздуха.

«Зимовка на острове Рудольфа»,— оповестила «Пра­вда».

Так и тянулось почти всю первую половину бли­стающего весной света февраля чередование черного и белого, ясного солнца и кромешной тьмы.

«Геринг опровергает».

«Многомиллионный советский народ единодушно одобряет приговор изменникам родины».

«Речь Гитлера — новая угроза миру».

«Троцкистские агенты Гитлера и Франко — злей­шие враги антифашистского фронта».

Кукрыниксы изобразили «Парад фашистских вра­лей»: Геббельс верхом на утке объезжает строй монстров с перьями, роняющими капли чернильно-

«Отважные пограничники на приеме у тов. Н. И. Ежова»: на фотографии замнаркома внутренних дел, комкор М. П. Фриновский, замнаркома, комиссар госбезопасности второго ранга А. Н. Вельский и прочие.

Десятого в Большом театре прошел торжественный вечер, посвященный столетию со дня смерти Пушкина. Поэт Безыменский произнес речь в стихах, вызвав бурю аплодисментов:

«Этих дней не смолкнет слава» — номер «Правды» от 12-го был посвящен маршалу Блюхеру.

13 февраля: «Новости из свежего источника» — опять Геббельс.

14 февраля: «Поездка маршала СССР тов. А. И. Его­рова по приглашению начальников штабов литовской, латвийской и эстонской армий».

Танкер «Рут», тайно зафрахтованный норвежским правительством, бросил якорь на рейде мексиканского нефтяного порта Тампико.

Полицейский офицер, которому было поручено со­провождать (секретного пассажира, постучался в каюту.

— Позволите помочь вынести багаж, господа? Катер пришвартовывается к борту.

— Какой катер? — Троцкий остановил жену взгля­дом: «Сиди».— Я не тронусь с места, пока не увижу своих друзей,— прокричал он, не открывая двери.

Безмятежная синева в иллюминаторе и дальний причал с мрачными цилиндрами нефтехранилищ не внушали доверия. И вообще, зачем понадобилось становиться на якорь? Почему не вошли в порт? Из-за конспирации? Или так полагается танкерам? Прежде чем что-то решать, требовалось получить исчерпываю­щие ответы. Не то чтобы он ожидал увидеть толпу встречающих. Но на бетонном пирсе нельзя было раз­личить ни единой фигурки. Сколько хватал глаз, в пыльном мареве простиралась унылая красная пу­стыня с вышками и газгольдерами, похожими на ги­гантские батискафы, выброшенные из глубин океана. В стороне слегка дымила стальная махина ректи­фикационных сооружений: колонны, трубы, низкие, поблескивающие закопченными стеклами цеха. В сол­нечном беспощадном пожаре язычки факелов едва угадывались по морщинам перетекающих воздушных волн. Это лишь подчеркивало унылую обезлюженность индустриального ада. В таком месте могло произойти все, что угодно. Стоило неделями болтаться в штор­мящем океане, чтобы попасть в лапы вездесущего ГПУ. Откуда он знает, кто встретит их на том катере?