Еремей Парнов - Заговор против маршалов

Инструкция, по существу лишь узаконившая суще­ствующую практику, была воспринята правильно, как поощрение. Смутил неожиданный поворот в ходе след­ствия, прямого отношения к ней не имеющий. На нем и споткнулся начальник ЭКО, ибо вдруг перестал понимать, куда все идет.

«Что вверху, то и внизу»,— записано в «Изумруд­ной скрижали» Гермеса Трисмегиста. Большое от­ражается в малом, мир живых — в мире мерт­вых, внешний поток — в потоке внутреннем, под­земном.

Последовательность имен в официальных публика­циях, равно как и расположение вождей на трибуне, проливала луч света на порядок кремлевской иерар­хии. Позволяла судить о близости того или иного вождя к вождю вождей.

Перемещения истолковывались однозначно. Полное выпадение — тем паче.

Внося свою правку в протоколы допросов, Сталин из показаний Рейнгольда вычеркнул фамилию товари­ща Молотова. Точнее — вычеркнул из перечня, где она стояла второй в канонизированном на данный момент ряду: Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович...

Это должно было означать, что враги народа, замышлявшие злодейское покушение на членов пра­вительства, почему-то сделали исключение для Пред­седателя Совнаркома.

Вывод напрашивался единственный, ибо как внеш­нее отражалось во внутреннем, так и внутреннее — подземное — столь же определяюще изменяло под­лунный мир.

Миронов на сигнал, понятно, отреагировал и, пере­печатав протокол заново, показал подопечному. Рейн­гольд, естественно, подписал, ничуть не заботясь о том, останется Молотов в числе грядущих жертв военно- троцкистских терактов или угодит в списки другого рода. Это его не волновало. А вот Миронова оставлен­ная знакомым синим карандашом черта повергла в подобие гипнотического ступора. Примерно как в опыте с курицей, которая замирает перед меловой линией.

Даже тот, хлестнувший бичом, окрик Сталина: «Без признаний Зиновьева не приходите» — и то пере­жить оказалось легче. По крайней мере полная ясность. А тут? Агранов ничего не знал, Ягода, если и знал, при­нял с похоронным молчанием, обращаться с вопросом к Ежову не рекомендовалось. Тем более что уже поступило указание впредь руководствоваться отредак­тированным списком. Молотов из протоколов исчез и в Закрытом письме упомянут не был. Вскоре стало известно, что Вячеслав Михайлович отбыл в Сочи, на отдых.

Член партии с 1906 года, Молотов еще при жизни Ленина вошел кандидатом в Политбюро, занял пост Ответственного секретаря ЦК. С приходом Сталина остался в секретариате и проявил себя незаменимым аппаратным работником. От подчиненных требовал неукоснительной точности, усидчивости и послушания. Сталину служил ревностно, даже самозабвенно, но без угодливости и показной суеты. Основные этапы об­новления партии на новой основе и формирования аппарата проходили при его деятельном, порой и руко­водящем участии. Лестные слова «ближайший сорат­ник товарища Сталина» подходили к нему более, чем к кому бы то ни было. Предан по убеждению и верен из принципа, ибо Сталин олицетворял систему, пол­ностью отвечающую его, Молотова, идеалу. Извращение ленинского наследия, если оно не затрагивало внешних черт, воспринималось им как необходимое творческое развитие. Канонизированные символы революции, яв­ляясь декором власти, способствовали ее прочности и динамизму. И прежде всего — ленинская гвардия, старые большевики. Он и сам по праву принадлежал к их когорте. Широковещательный судебный процесс мог подорвать один из краеугольных камней, что грозило потерей устойчивости. По крайней мере так ему виделось. Уголовные клейма «шпион», «терро­рист», «убийца» пятнают знамена. И дело тут не в конкретных личностях. Никого из них не жаль, они заслужили свое. Но от балласта можно избавиться и не прибегая к огласке. Опыт последних съездов позволял усовершенствовать и без того отлаженный механизм кадрового обновления.

Ознакомившись с более-менее окончательным про­ектом процесса, включая речи защитников и послед­нее слово обвиняемых, Молотов попытался отговорить Сталина. Те, кого следовало посадить, уже благопо­лучно сидели, и он не видел необходимости в риско­ванном спектакле.

Момент был горячий. Нежданное противодействие вызвало вспышку, усиленную застарелой неприязнью к Полине Жемчужиной, жене Молотова. И хотя разговор был с глазу на глаз, сведущие люди считали, что из отпуска Вячеслав Михайлович уже не вернется. Во всяком случае, не в предсовнаркомовский кабинет.