Клыч Кулиев - Чёрный караван

Кандагара. Отсюда через Меймене мы должны были направиться к Мазари-Шерифу. На четырех лошадях была навьючена поклажа, вплоть до пулеметов.

Возле брода разветвлялись три дороги. Одна пересекала реку и тянулась дальше, к селению, видневшемуся вдали на востоке; вторая вела к горам, а третья — прямо на север, в сторону Бала-Мургаба. Эта последняя была нашей дорогой.

Музаффар-хан был предупрежден о нашем приезде. Едва мы спешились, как в облаке пыли подскакали его люди. Впереди на гнедом коне ехал молодой джигит — это оказался сын хана. Он радостно поздоровался с нами и объявил, что хан с нетерпением ждет нас. Юношу звали Шахрух. Но окружающие уже называли его Шахрух-хан.

Шахрух разогнал набежавшую со всех сторон толпу и обратился ко мне:

— Караван прибыл недавно. Вот караван-баши, Якуб-хан, — сказал он, указывая на стоявшего в стороне рослого мужчину.

Я и без того уже приметил Якуб-хана. Он явно выделялся среди своих спутников. Был так высок ростом, что, если бы он вздумал сесть верхом на ишака, ему пришлось бы подбирать ноги. Скуластое, лошадиное, черное как уголь лицо Якуб-хана было опалено жгучими лучами солнца. Роскошные длинные усы завивались чуть ли не за уши. Караван-баши, видимо, гордился своими усами: то и дело поглаживал их, подкручивал кверху. Голову его покрывала огромная, как котел, белая чалма, один конец ее свисал к левому плечу. На нем была длинная белая рубаха из бязи и широкие белые штаны, поверх рубахи — узорный жилет из зеленого бархата. С пояса-патронташа свисал маузер в деревянной кобуре и дамасский кинжал с белой рукояткой. За плечами торчал карабин.

Когда мы снова сели на лошадей, готовые ехать в усадьбу, со стороны гор показалась огромная толпа. Впереди на крепких скакунах гордо ехали двое военных. За ними следовало с полсотни всадников. За всадниками, свесив длинные хоботы, тяжело ступали слоны с легким полевым орудием на спине. Сперва показались колеса пушек, а затем уже их толстые стволы. На шее у каждого слона сидел сербаз [35] Сербаз — афганский солдат. . Помахивая плетками, сербазы покачивались то вперед, то назад, как на качелях. Вслед за слонами, с винтовками наперевес, шло десятка полтора пехотинцев. За ними двигалась толпа людей — у всех руки были заложены за спину и крепко связаны. Тут были и молодые, и старики… Все это, видимо, были крестьяне, одетые в лохмотья, опаленные солнцем, изможденные. Их худые, усталые лица обросли волосами. Вслед за ними опять шли вооруженные сербазы.

Один из военных, ехавший впереди, был Исмаил-хан. Я узнал его еще издали. Мгновенно перед моими глазами возникла Нергиз, я услышал ее печальный голос: «Если вам изменит человек, которому вы доверились всей душой… Растопчет честь вашу… Как вы поступите?»

Мы свернули на обочину дороги. Подъехав ближе, хан натянул поводья и чуть заметно кивнул головой, отвечая на приветствия стоявших у дороги людей. Затем, обратясь к Шахруху, спросил:

— Отец дома?

Шахрух ответил спокойно, без робости:

— Да, дома… Ожидает вас. Пожалуйте к нам в дом.

Исмаил-хан сердито дернул поводья раскормленного жеребца, который нетерпеливо рыл копытами мягкую землю.

— Нет… Я дал слово Сурач-хану. У вас, даст бог, остановимся в следующий раз. Передай отцу большой привет, — добавил он и дал шпоры коню.

Многолюдный караван сразу же пришел в движение. Мысленно поблагодарив судьбу за то, что глаза хана не задержались на мне, я стоял, разглядывая связанных людей. Шахрух пояснил мне:

— Это берберы. Прямо за этими горами их аул. Они не заплатили государству подати. Вон тот, хромой, — один из их старейшин.

Глаза пленников горели ненавистью. Видимо, произошла беспощадная резня: у одного была обвязана голова, у другого — ноги и руки; пятна запекшейся крови были видны издалека. Я невольно подумал: «Вот резерв большевиков». И правда, разве не такие же смутьяны потрясли Россию?

Вот, неуклюже шагая, прошли мимо нас последние солдаты. Сели на лошадей и мы. Стараясь отделаться от внезапно нахлынувших тяжелых мыслей, я опять принялся любоваться окружающей местностью. Чем ближе мы подъезжали к селению, тем пышнее становилась природа вокруг, тем больше виднелось садов. Заметно было, что здесь ценят и холят землю: почва между кустами винограда была старательно взрыхлена и выровнена, нигде не было видно сорняков. И природа здесь была щедра к людям. Виноградные лозы усыпаны тяжелыми гроздьями, обвисшие ветви персиковых и гранатовых деревьев укреплены подпорками. Казалось, страшный призрак голода навсегда покинул эти места. Но это было не так. Мужчины, согнувшиеся под тяжестью вязанок камыша и хвороста, женщины с кувшинами на плечах не выглядели зажиточными и довольными, лица их были бледны, плечи согнуты.