Юрий Трусов - Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы)

Казачий полковник, не окончив фразы, развел короткими руками. По его рябоватому загорелому лицу промелькнула усмешка.

— Ясно, — побагровел Гудович. — Подвел и вас и нас Иосиф Михайлович. — Он тяжело вздохнул и, покосившись на стоящего рядом принца, спросил: — Много ли преград чинил противник флотилии во время плавания по Дунаю?

Головатый рассказал, как у входа в Сулинское гирло казаки разгромили турецкие суда и прикрывающие их две батареи, заставив противника бежать к Килии.

— Молодцы! Хотя все же плохо, что запоздали. Без кораблей нам великая трудность была достать сию крепость. Но впереди дело еще потрудней, — грозно нахмурился Гудович. — Ну, как тебе, сударь, пояснить? Взятие Березани помнишь? — Иван Васильевич выразительно взглянул на принца.

Головатый перехватил этот взгляд и сразу понял, что командующий армией неспроста упомянул о Березани!

— Как не помнить, ваша светлость! — быстро сказал полковник и, видя, что Гудович внимательно слушает, продолжал: — На том острове скалистом, Березани значит, только один подход был к крепости султанской и то на подъеме высоком, защищенном оградой, окопами, валом. К тому же берег тот крутой турецкая батарея прикрывала. Смерть изо всех пушечных жерл на нас глядела...

— Знаю! — нетерпеливо махнул сжатой в кулак рукой Гудович. — Ты, милостивый государь, расскажи лучше, как его превосходительство де Рибас сию викторию провел. Как тебя напутствовал...

— Меня не он напутствовал… А сам светлейший, Григорий Александрович Потемкин. Кликнул он меня к себе в шатер да и приказал взять Березань.

— А ты?

— Что я, — хитро улыбнулся Головатый. — Встал я в шатре на колени перед божницей и запел: «Кресту поклоняемся!» Ох и разозлился на меня тогда Григорий Александрович! Аж зубами заскрипел! А потом вдруг захохотал и говорит «И крест будет!» Видно, добре светлейший меня уразумел. Ох, добре! А о за все наши виктории казачьи всегда награждал других. Забывал про нас.

— Зато других помнил… Тех, вместо кого вы, казаки, жар своими руками загребали.

— Ну, что делать? — опять развел руками Головатый. И, взглянув на сердитое лицо принца Виттенбергского, разгадал мысли Гудовича. — Не без этого, конечно, ваша светлость… — Полковник достал из кармана шаровар огромную в серебряной оправе люльку, высек огонь и затянулся дымом… — Так вот, в тот же день полезли мы из лодок на скалы острова и взяли батарею. Семьдесят турок посекли наши сабли. В полон самого коменданта Березани пашу двухбунчужного Келлерджи взяли. Двадцать четыре казака черноморских головы сложили, но взяли остров.

— А Иосиф Михаилович, сказывают, тоже в штурме участвовал?

— Тоже, — усмехнулся Головатый. — Он с фрегатов палил по острову. Да без пользы. Березань-то никакой пальбой одолеть нельзя было.

Гудович захохотал. Принц, смерив его презрительным взглядом, только плечами повел. На этот раз он нашел в себе силы скрыть свое бешенство.

Иван Васильевич внезапно перестал смеяться и спросил?

— А светлейший не забыл про крест?

— Не забыл. Многих казаков тогда наградил и мне в мае сего года дал Георгия…

— Ныне более трудный подвиг ждет нас, а может, и кресты иные — деревянные. Не думай о наградах, драться сейчас надобно.

— Да я Потемкину тогда про награду напомнил из-за обиды. Ведь он раньше с нами в войске запорожском служил. Мы его тогда Грицком Нечесой звали. А потом забывать про нас стал. Вот почему я ему про крест-то перед штурмом Березани напомнил. А за Дунай-батюшку мы и без наград с турками драться будем.

— Ладно! — весело сказал Гудович. — Ты только скажи мне милостивый государь, на Измаил вы идти готовы?

А хоть сейчас. — И Головатый указал дымящейся люлькой в сторону флотилии.

К вечеру Килия опустела. Почти все войско ушло отсюда по дороге, ведущей в Измаил. Только сотня гусар которыми командовал Хурделица, да рота пехоты осталась в городе.

В сумерках берег у подножия килийской крепости озарили яркие костры и темно-синие волны Дуная зацвели красными пятнами отраженного пламени. Это казаки флотилии решили сварить себе на ужин юшку из только что пойманной рыбы. А где костры казацкие, там и песни запорожские. Услышал их Кондрат в крепости и пошел взволнованный, на берег. Расстегнул свою офицерскую гусарскую венгерку и, хмельной от радости, что снова среди родной вольницы, долго бродил среди костров, встречая знакомых. Здоровался с казаками, жал им руки обнимал друзей по оружию. Многие черноморцы дивились такому необычному обращению офицера с нижними чинами и улыбаясь, качали головами, поговаривая между собой что их благородие не иначе, как хватил где-то лишнюю чарку горилки.