Виктор Петелин - Восхождение, или Жизнь Шаляпина

«Вот бы познакомиться с ним, — внимательно наблюдая за игрой Дальского, думал Шаляпин. — Так бы играть в опере, как он играет в драме… Но разве это возможно…»

В антракте Шаляпин подошел к Юрьеву за кулисы. Шаляпин никогда не смущался, но, увидев в гримерной рядом с Юрьевым Дальского, несколько оробел: ведь только что ему так хотелось познакомиться с прославленным актером, и вот он здесь, рядом…

Преодолев смущение, Шаляпин подошел к Юрьеву и одобрительно стал говорить о его игре, восхищался простотой и естественностью поведения на сцене.

— У меня-то простая роль, тут не нужно особого труда перевоплощения, а вот Мамонту Дальскому ох как трудно…

Дальский, услышав свое имя, повернулся к ним и гордо заявил:

— Мой друг Лаэрт! Без трудностей живешь? Зачем от сердца своего так долго отталкивать меня, мой друг Лаэрт?

— Вспомнили свою любимую роль! — Юрьев широко улыбался, глядя на вкрадчивого Дальского. — Дон Карлос в вашем исполнении лет пять тому назад потряс меня… Мамонт Викторович, познакомьтесь, это Федор Шаляпин — бас Мариинского театра, пришел послушать и посмотреть вашу игру…

Мамонт Дальский наконец-то посмотрел на Шаляпина, которого как бы не замечал:

— А ведь мы, кажется, встречались у Лейнера? И даже, кажется, пили вместе, а? Вы ведь тоже любите бывать у Лейнера?

— А кто ж там не любит бывать? Там так хорошо и уютно. И говорить можно…

— Давайте завтра и встретимся там, вот и поговорим. — Дальский лишь на мгновение замолчал, вглядываясь в радостное лицо нового знакомого. — А может, сегодня махнем туда после спектакля? Как вы, Юрчик?

— Можем махнуть и сегодня, — добродушно согласился Юрьев, почувствовав, как сразу потянулись друг к другу два столь внешне непохожих, но чем-то внутренне близких человека.

Спектакль закончился, вызовам не было конца.

В хорошем настроении Юрьев, Дальский и Шаляпин отправились в ресторан Лейнера. И всю дорогу Юрий Юрьев поражался, как быстро сошлись Шаляпин и Дальский, словно годами были дружны. Разговор их не прекращался, столько каждому хотелось сказать. Вот уже сели за столик. Юрьев заказал вина и закуски, а Дальский все говорил и говорил, и его слова падали на благодатную почву.

— Ты знаешь, Федя, — говорил Дальский. («Когда ж они успели перейти на «ты»? — подумал Юрьев. — Ведь они лишь несколько часов тому назад познакомились».) — Надо больше читать тебе, тогда только поймешь, как надо играть в опере. Вот Гоголь, в частности, писал, что больше всего надо опасаться, чтобы не впасть в карикатуру, ничего не должно быть преувеличенного или тривиального… Напротив, нужно стараться актеру быть скромнее, проще и как бы благороднее. Чем меньше будет думать актер о том, чтобы смешить и быть смешным, тем более обнаружится смешное в его роли. Смешное обнаружится само собою именно в той серьезности, с какой занято своим делом каждое из лиц, выводимых в комедии… Ты живи на сцене жизнью своего героя, тогда получится хорошо, естественно, правдиво, тебе поверят, даже если ты будешь представлять Мефистофеля.

— Я и хотел однажды сыграть Мефистофеля таким, каким я его представляю. А мне говорят: «Играй, Шаляпин, как все, ишь, уже начинает поучать…» А мне, Мамонт, надоело наклеивать фольгу и метать из глаз огненные искры. И невозможно себе представить, чтобы Мефистофель носил такую козлиную бородку, усы штопором, широкие, все в складках и морщинах, трико… Этакий средневековый франт, а не дьявол…

Была еще та пора, когда стол только уставляли закусками и винами, когда уставшие от театральных переживаний артисты как бы нехотя бросали взгляды на вкусно пахнущие закуски, еще полностью отдаваясь увлекшему их разговору, а сами уже предвкушали скорое утоление жажды и голода.

— Да ты ломай их, проклятых режиссеров! — Дальский гневно, прямо-таки демонически сверкнул черными глазами. В его движениях угадывались сила и гибкость тигра. — Надо бороться со вторжением режиссера в игру артиста. Только артист создает образы, только он способен передать божественное начало художника — создателя человеческих типов.

— Попробуй-ка поборись с ними! — огорченно произнес Федор. — Наш Палечек говорит мне: «Что вы еще разводите тут какую-то игру? Делайте, как установлено! Были и поталантливее вас, а ничего не выдумывали! Все равно лучше не будет!..» Вот и весь разговор, шагу шагнуть не дают по-своему…

Официант бойко разливал водку по рюмкам. Наступил торжественный час священнодействия, когда все постороннее отступало перед утолением всесильного голода. Но прошло время, и можно было снова вернуться к прерванному разговору.