Виктор Петелин - Восхождение, или Жизнь Шаляпина

— Борис Федорович рисовал этот портрет?

— Да, да. Я помню, как он рисовал. Он, бедный, так рыдал, так плакал, вытирал слезы и рисовал…

— Татьяна Федоровна, а вы были при отце, когда он умирал?

— Да, я была все время при нем, все дни. Я дала знать братьям, я послала телеграмму Борису. Они были в Америке. Тогда еще не было аэропланов. Пока на пароходе… Федя вообще приехал после похорон. А Боря, бедный, за день до похорон. Он уже не увидел отца живым…

— Мне хочется вернуть вас к вашему счастливому детству. Хочется еще что-то узнать о вашей матери, Иоле Игнатьевне…

— Моя мать была очень талантливой личностью, она была замечательная балерина… Но пятеро детей, сами понимаете, ей было не до театра. Но у нее было большое чутье к искусству, и отец всегда спрашивал: «Ну как я сделал?» Мама ему всегда говорила правду, и чаще всего он соглашался с ней. Если хотите, я расскажу вам один эпизод. Вот идет «Борис Годунов». Знаете, сцена «Чур, чур». Не знаю, как и что там получилось, но папа так разошелся, так двинул стол, что стол съехал куда-то, глобус повалился. «Ну, Иолочка, как?» — спрашивает после спектакля отец. Мама с акцентом говорила: «Ты знаешь, Федя, ты слишком много шума делал». Мама здорово говорила по-русски, но с большим акцентом. Так до конца жизни. Но здорово, она иногда такие выражения откапывала, что не каждому русскому они были понятны.

— Татьяна Федоровна, первую книгу о восхождении Федора Шаляпина я заканчиваю 1902 годом, пятую и шестую части журнал «Москва» публикует в третьем−пятом номерах 1989 года. Здесь и триумф в Милане, бенефис в Большом, дружба с Горьким, Буниным, Рахманиновым, Собиновым… Сейчас я приступаю к сбору материалов для реконструкции его дальнейшей жизни, к описанию, может быть, самого драматического периода его жизни, 1905–1922 годы… Тут много тяжких переживаний, смерть Игоря, угрозы в 1905 году, но много счастья, рождение детей, Борис, Федор, Татьяна, переезд на Зачатьевский. Вы родились ведь на Зачатьевском? В 1905 году?

— Да, как раз была революция. Отключили водопровод, а как же крестить меня и Федю? И Лида в своих воспоминаниях описывает, как нас крестили. Привезли воды из Москвы-реки, подогрели, налили в бочку, зажгли свечи…

— А вы знаете, что в этот момент, накануне нашего рождения, может, вам тоже рассказывали, Валентин Александрович Серов набрасывал портрет Иолы Игнатьевны. И она почувствовала себя неважно, он понял, в чем дело, и тут же сбежал. А на следующий день вы родились… Но это так, между прочим… Я хочу назвать свою новую книгу о Шаляпине «Триумф», тоже не очень-то оригинально, но это словечко зато точно передает, как и «Восхождение», замысел моей книги: показать триумф великого артиста, но жизнь-то его была тяжкой, полной непонимания и зависти… И сколько клеветнического распространялось о нем, в 1905 году в анонимках ему угрожали, если он будет петь Сусанина в «Жизни за царя», в 1911 году обвинили его в преклонении перед царем и прочее и прочее. Уж не говоря о 1917–1922 годах, когда его просто вынудили уехать из России. Так что «Триумф» — словечко очень сложное и бремя тяжкое… А начну я книгу с его веселой поездки в Африку в 1903 году, он увидит Константинополь, Грецию, Александрию… И конечно, меня очень интересует Мария Валентиновна, я понимаю, что вам даже сейчас тяжко вспоминать об этом, но что поделаешь. Я не могу делать вид, что ее не было в жизни Федора Шаляпина. Когда она появилась? Говорили в вашей семье об этой женщине?

— По рассказам старших и знакомых, она появилась у папы сразу после нашего с Федей рождения, где-то около 1906 года. Она была богатой вдовой, у нее было двое детей, но она часто бывала там, куда иной раз приглашали и папу. Там они и познакомились. Она, как бы извиняясь перед нами, уже взрослыми, говорила, что она ничего не могла с собой поделать, влюбилась в отца. Ее-то можно понять, кто только не влюблялся в папу, просто невероятно. Отрывали пуговицы у пальто, ножницами резали пальто на кусочки. Я помню, как однажды мы вышли вместе после спектакля… Он обычно после спектакля сидел тридцать — сорок минут уже одетый, может, толпа разойдется. Но толпа всегда стояла, да такая, что его разрывали на части, ужас. Я вышла вместе с отцом, но какие-то дамы меня отпихнули, папа закричал: «Таня, где ты?»…

Говорить мы могли бесконечно, столько было вопросов, но я почувствовал, что гости проголодались, а стол уже был накрыт. Но столько еще смешного, грустного, интересного рассказано было за столом. Включились в разговор и Хельча, и Ирина, но магнитофон был уже выключен, а пересказывать своими словами запомнившееся как-то неудобно. В другой раз, где-нибудь в Риме или Америке, а может, в России, снова включим магнитофон и продолжим наши воспоминания…