Госпожа Ландсдорф, чопорно присев перед герцогом, набросила накидку и пошла за дочерью.
Скоро пришла Лизбет, одна, без матери. Выполнив свою миссию, та быстро ушла. Выходя из дворца, она прикладывала к глазам платок, вытирая долго сдерживаемые слезы, которые градом катились по щекам.
Герцог попытался обнять девушку и узнать, почему ее так долго не было. Лизбет отводила взгляд, старалась не смотреть на него, уворачивалась от поцелуев, не решаясь заговорить.
Когда мать пришла за ней, девушка ничего не сказала. Не хватало еще, чтобы госпожа Ландсдорф узнала страшную тайну. Лизбет не была готова к расспросам, переживая острую боль оттого, что Франц, секретарь эрцгерцога, оказался не кем иным, как внуком императора. Известие о пропасти, разделяющей молодых людей, могло убить мать. Хотя та и не говорила об этом открыто, но достаточно прозрачно намекала на надежду, которой тешила себя, — однажды Лизбет станет женой Франца.
Сказать матери о высоком положении своего любовника означало убить ее. Девушка решила молчать (пусть все идет как идет), отказаться от свиданий с Францем, возбудив в нем подозрения, самой спровоцировать ссору, вслед за которой порвать отношения. Таким образом, она хранила молчание и, чтобы не расстраивать мать, согласилась пойти домой, где ее ждал Франц.
Однако в его присутствии она не сдержалась и разразилась рыданиями. Лизбет не могла успокоиться. Студент в черной куртке и фуражке — что из того? Он представал перед ее взором во всем великолепии своего рангами августейшего родства, каким был в тронном зале во время церемонии. Она все еще любила Франца и убеждала себя, что не смогла бы любить в нем эрцгерцога. Они были как небо и земля!
Соскучившийся по ней герцог прижимал девушку к груди, целовал, спрашивал, что случилось, — все напрасно. Лизбет молчала, и в этом молчании было что-то тревожное. Она отвечала лишь «да» или «нет», отворачиваясь и не поднимая головы.
Когда уже, наверное, в двадцатый раз герцог спросил, любит ли она, и привлек к себе Лизбет, рука его наткнулась на странный предмет у нее за корсажем. Франц удивился:
— Что это ты там прячешь? Любовное письмо?
Девушка резко качнула головой и снова расплакалась. Какое нелепое обвинение! Как он может сомневаться в ней? Разве не понимает, что она любит только его? Зачем он наказывает ее подозрением?
И поскольку герцог настаивал, стремясь узнать, на что наткнулась его рука, она быстро расстегнула корсаж и вытащила оттуда флакончик.
Это был любовный напиток, который сэр Уильям Бэтхерст взял в лавке Мелхиседека, роковая и опасная покупка, сделанная у Лидии.
Сэр Уильям Бэтхерст, после того как вывел подавленную, совершенно обессилевшую, не способную слова промолвить девушку из дипломатического зала, где показал ей любовника рядом с императором на троне, проводил Лизбет в ее комнату, окружив заботой и вниманием. Для девушки он уже стал верным и преданным другом.
Бэтхерст стал приходить к ней каждый день в качестве наперсника и советчика. Он пустил в ход весь свой изворотливый ум, чтобы утешить ее, нашептывая ей обнадеживающие советы, затем, как бы в шутку, заговорил об удивительных возможностях некоторых знахарей, которые продают эликсиры, вызывающие любовь. Девушка ничего не знала об этом. Неужели действительно есть любовные напитки? Бэтхерст утверждал, что сила у этих замечательных напитков невероятная, и добавил вскользь, что у него имеется одно из таких любовных зелий, привезенное с Востока знакомым, тоже английским дипломатом. Ну и, конечно же, показал ей флакончик от Мелхиседека.
Лизбет с любопытством взяла его, а сэр Бэтхерст, заметив, что его ожидают неотложные дела, поспешил откланяться, сказав на прощанье:
— Пусть это чудо останется пока у вас. Почему бы, кстати, не испытать его магическую силу? Тут нет ничего опасного. Дайте его тому, кого любите… только весь флакончик. Сами увидите, что его чувства к вам… сохранятся навечно. Никогда уже он не сможет полюбить другую женщину, будет принадлежать лишь вам, телом и душой! Любовному эликсиру ничего не стоит заставить сердца биться в унисон…
Лизбет хотела было возразить, что вряд ли любовный напиток способен помочь в ее положении, однако, поразмыслив, решила оставить флакон у себя. Оставила — и забыла о нем.
Направляясь домой, где ее ждал Франц, Лизбет машинально засунула флакончик за корсаж, скорее, из опасений, что без присмотра с ним может что-то случиться. Дворец ведь — большой проходной двор.
Читать дальше