Михаил Лохвицкий (Аджук-Гирей) - ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ

— Сыночек мой, где ты? Не осталось мужчин в нашем роду, некому отомстить твоему убийце. Видишь ли ты черного врага своего? Как посмел он войти сюда? Перевелись в ауле отважные...

Возле Сурет стояли, тоже плача, женщины.

Шумаф — высокий парень в ободранной грязной черкеске и порванных чувяках, с папахой, шерсть которой свалялась в комки, обросший, с запавшими щеками — стоял, сложив на груди руки, с опущенной головой. Оружия при нем не было. Мужчины расположились в ряд у другой стены, положив руки на рукояти кинжалов и мрачно поглядывая на кровника. Вошел Едыге, которого поддерживали с двух сторон Аджук и Салих. Старику подали треногую табуретку. И без того согнутый, усевшись, он казался совсем маленьким. Но глаза его были не по стариковски ясными. Посмотрев на Шумафа и Сурет, Едыге сказал:

— Нет горя больше твоего, дочь моя, ты лишилась сына, и некому позаботиться о тебе.

Старуха подняла платок, впилась очами в Шумафа и закричала:

— Вот он! Убейте его!

Шумаф не дрогнул, лишь еще ниже опустил голову. Но я знал от Аджука, что зашедшего в саклю не убивают. Добавлю, что не только под кровом не могло свершиться убийство, но и вообще в присутствии женщины. А ежели мужчины где либо в лесу или в поле вступили бы в схватку, достаточно было завидевшей это женщине приблизиться и бросить меж ними платок, как даже самые заклятые враги тотчас засовывали кинжалы в ножны.

— Говори, Шумаф, — велел Едыге. — Мы слушаем тебя.

Шумаф поднял голову, обвел всех нас взглядом, отошел от стены и глухо заговорил. Он очень волновался и, как многие горцы в минуты особых переживаний, заговорил возвышенно, словно декламируя:

— Вам ведомо, что я убил. О, горе мне! Принес я смерть сюда и мести заслужил. Вот грудь моя, не буду защищаться. Кто смел, беритесь за кинжал...

Слова его прозвучали вызывающе, и мужчины переглянулись.

— Слышите? — возопила Сурет. — Он сказал, что вы трусы. Убейте его, убейте!

— Продолжай, Шумаф, — с хладнокровием произнес Аджук, строго поглядев на Сурет. Я не мог понять, действительно ли старуха так жаждет мщения или требовать смерти убийце полагалось по обычаю. Не знал я и причины ссоры Шумафа с сыном Сурет. Кто из них больше был виновен? Искренне ли раскаивался Шумаф или измытарился и его выгнали из лесу голод и одиночество?

— В той сакле, где родился я, — звонко сказал Шумаф, — два воина — отец и брат мой. Враг уж точит шашки и забивает пули в ружья. Кто защитит Сурет, где муж ее, где сын?

Мужчины молчали. По видимому, Шумаф не раскаивался и явился лишь потому, что к горам подходили русские солдаты. Как это будет оценено мужчинами? Все пришло в состояние напряженности.

— Ты убил моего сына, ты! — снова закричала Сурет, и женщины принялись громко плакать. Едыге покачал головой и показал, чтобы они умолкли.

— Мать, — сказал Шумаф, обращаясь уже прямо к Сурет, — возьми меня, и стану на пороге я, как сын твой и как воин. Я кончил. — Он снова отступил к стене и опустил голову на грудь.

Мужчины одобрительно загудели.

— Хорошо сказано, — громко произнес Едыге.

Сурет упорно молчала.

Едыге оглянулся на Аджука.

— Я, — медленно заговорил тот, — был другом отца погибшего. Он был мне как старший брат. Кто откажет мне в праве мстить? Может, я ошибаюсь?

— Твоя правда, — важно промолвил Едыге. — Ты имеешь право мстить прежде других.

— Я отказываюсь от мести, — сказал Аджук, — я думаю, что Сурет не должна оставаться бездетной.

Едыге покосился на Салиха.

— Я, — степенно произнес Салих, — сосед Сурет, но я тоже отказываюсь от мести.

— Кто хочет мстить за кровь? — спросил Едыге.

Мужчины молчали. Едыге пригладил свою длинную седую бороду и уставился на Сурет.

— Согласна ли ты, мать, взять Шумафа в сыновья?

Старуха не отвечала. Искривленные пальцы ее теребили платок. Женщины склонились к ней, что то зашептали.

— Пусть подойдет, — тихо, но внятно проговорила она.

Шумаф подошел к Сурет, встал на колени и опустил голову в ее подол. Стянув платок, она накрыла Шумафа. Оба заплакали. Потом она расстегнула дрожащими пальцами бешмет, рубаху и выпростала высохшую грудь. Шумаф прикоснулся губами к соску. По лицу его текли слезы.

— Благослови вас Аллах, — сказал Едыге. — Ты мать из матерей, Сурет, ибо ты милосердна и мудра. Ты, Шумаф, доказал нам свое мужество, будь же верным сыном для своей новой матери. Пойдемте, люди, пусть они останутся одни.

Салих помог старцу встать и повел его к двери.