Михаил Лохвицкий (Аджук-Гирей) - ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ

Выслушав Озермеса, Аджук приветствовал меня по русски. Выяснилось, что он научился русскому у наших беглых солдат. Знание русского языка некоторыми черкесами следует объяснить. Для нас говор адыгов очень сложен — в нем около семидесяти звуков, каковых не имеется в других языках. Но изощренных на слух убыхаили шапсуга русское произношение нисколько не затрудняло. И кроме того, память у них была хваткой. Сынишка Аджука Закир, послушав как то мой разговор с беглым солдатом Кнышевым, повторил, не понимая смысла, около десяти фраз, сказанных нами, и весело рассмеялся моей озадаченности. Сошлюсь еще на где то вычитанное высказывание критика В. Белинского, который, познакомившись с повестью Казыгирея в «Современнике», нашел примечательным, что черкес владеет русским языком лучше многих почтенных наших литераторов. Удивительного в том, по моему, мало, — давняя культура давала, видимо, о себе знать. В древности у шапсугов наличествовали и живопись и ваяние. Почему искусство было потом утеряно, не знаю. В средние века в здешних местах процветала работорговля, особенный спрос в Венеции, Генуе, Египте был на черкесских детей до двенадцати лет, а позднее — на девушек. Юные черкесские красавицы переходили от одного работорговца к другому, становясь наконец чьими то наложницами или же нами. Кроме рабов, отсюда вывозили рыбу, икру, меха, серебряную руду, самшитовое дерево, фрукты. Добавлю про бытие, знакомое мне, что многие шапсуги жили в бедности — у иных вообще не имелось рубах, и ходили они в износках. Сам я год с лишком носил черкеску, которая досталась мне от Высоцкого. Питание зачастую бывало скудным, причем ели не в определенный час, а когда желудок потребует своего. Голод и недород, несмотря на неоскудную природу, были нередкими. Бань, какие у нас есть почти в каждой деревне, я не встречал — мылись в речке, женщины промывали волосы золой. Шапсуги были чистоплотны, например, мытье рук перед едой являлось обязательным, равно как и мытье ног после возвращения домой и перед сном. Но я отвлекся.

Не стану описывать, как Закир, войдя в кунацкую с тазиком, вымыл мне ноги, как поразила меня обликом своим жена Аджука Зара, накрывавшая на стол, — позже Аджук, смеясь, говорил, что я нарушил все приличия, упорно не сводя с нее глаз. Я тщился рассказать о себе Аджуку, но он останавливал меня движением руки и раз даже сказал:

— Твое — это твое.

Шапсуги интересовались людьми, но недолюбливали забираться в чужую душу и копаться в ней.

По очереди Аджук, Озермес и сосед Аджука рябой Аслан водили меня по лесу, показали пажити, поля, родники. Место для аула выбрали более чем разумно. До полудня, когда людям лучше работается, в долине не было жарко, огороды и сады поливали, не боясь быстрого испарения влаги, солнечные лучи попадали на поля, уже растеряв часть своей жгучей силы, а речка обегала аул стороной, прыгая по порогам, как по лестнице, и от каждого порога отходили оросительные канавы. Ниже аула речка низвергалась в ущелье водопадом. Стоило перерубить висячий мост, и чужаку будет нелегко проникнуть в аул снизу.

Вечерами мы беседовали о том о сем, сидя в кунацкой, попивая прохладную родниковую воду. В камине потрескивали поленья, за стенами сакли рокотал водопад, шумел от ветра лес, и от всего этого, от ласковых глаз Аджука, от грезившего о чем то Озермеса струилось такое участие ко мне, какого я не встречал за свою жизнь. И разговаривали мы особо, непривычно — не спорили, не повышали голос, то, что говорил один, выслушивалось другими со вниманием, на вопросы каждый, и я тоже, отвечал, подумав. Так, наверное, беседуют мудрецы, далекие от всего суетного и малозначущего.

Я узнал, что большинство жителей аула, в который меня привела судьба или, вернее, Озермес, было пришлым — кроме шапсугов, здесь обитали еще семьи местного племени ачхипсоу и убыхи. Сородичи Аджука раньше жили на северной стороне Кавказского хребта, где то между реками Адагум и Супса, а когда русские войска стали приближаться, в ауле, прислушавшись к доводам Аджука, снялись с насиженного места. Многие выкопали кости предков и унесли их с собой. Аул прошел долгими, трудными дорогами, несколько раз защищаясь оружием, до реки Туапсе, пересек речки Шепсы и Макопсе, остановился на весну и лето, чтобы вырастить и собрать урожай, у реки Хакучинки, затем снова двинулся в путь и обосновался наконец в малодоступном горном ущелье на землях ачхипсоу, с которыми предварительно договорился.