С. Урусов - Записки губернатора

Большое значение, в смысле подготовки погромного настроения, сыграла в то время периодическая печать, преимущественно местная крушевановская газета и присылаемые для распространения в Кишиневе петербургские издания однородного направления. Номера этих газет были наполнены обвинениями против евреев, а также сообщениями фактов и рассуждений, разжигающих страсти. Авторитет Крушевана в глазах его читателей до известной степени поддерживался явным покровительством, оказываемым ему в главном управлении по делам печати, результатом чего было бессилие местной администрации умерить его юдофобский пыл. Преследования против него управлением возбуждались вяло, а к жалобам его на местную цензуру там прислушивались охотно, и мне самому пришлось услышать от начальника главного управления по делам печати, сенатора 3., мнение, что направление и деятельность Крушевана имеют здоровую основу, и что прекращение его издания, с правительственной точки зрения, нежелательно.

Затем, местный обыватель не мог не заметить отражения благосклонных правительственных взглядов на поведении и программе тех лиц, которые облекали свою деятельность, хотя бы совершенно частную, в патриотические формы, стараясь везде проявлять свой «русский» дух. Уродливые проявления этого духа, создавшие впоследствии знаменитые организации «истинно русских людей», общеизвестны, а принадлежность к составу этих патриотов многих лиц с темным прошлым, с незавидной репутацией и с испачканной совестью — замечены, вероятно, большинством непредубежденных людей. Ненависть к евреям — один из главных членов их символа веры. Таков был в Кишиневе Пронин с компанией, и эти люди открыто заявляли себя опорой русского правительства и пионерами русских интересов в инородческой стране. Что такого рода люди пользовались известным покровительством правительства, видевшим в них также «здоровую основу», патриотический оплот самодержавия и русской народности, — в этом нельзя сомневаться. Нельзя было сомневаться и в том, что в этой компании можно было встретить сколько угодно экземпляров, готовых и побить, и пограбить евреев во имя православной церкви, в защиту православного народа и во славу самодержавного русского Царя. Связь этих «русских людей» с полицией, в особенности тайной, существовала уже в то время, которое я описываю.

Полиция в Кишиневе, как, вероятно и в других городах с преобладающим еврейским населением, чувствовала дух, идущий из центра и приобретавший на месте реальные формы, а потому считала, что недоброжелательное отношение к евреям является своего рода правительственным лозунгом, что притеснение евреев можно производить не «за страх» только, но и «за совесть». Наряду с этим выросло, окрепло и широко распространилось в темных массах убеждение о безнаказанности враждебных действий, направленных против евреев. Дошло до того, что в народе появилась легенда о разрешенном Царем трехдневном еврейском погроме, и в Кишиневе, рано утром, на третий день беспорядков, у Скулянской рогатки, была остановлена полицейским приставом толпа крестьян, пришедших издалека, с деловым видом и полным сознанием исполняемого долга «бить жидов по царскому приказу».

Я отмечаю очень настойчиво эту характерную черту кишиневского погрома. Преобладавшим мотивом в действиях погромщиков были не ненависть, не месть, а выполнение таких действий, которые, по мнению одних, содействовали целям и видам правительства, по мнению других — были даже разрешены и, наконец, по объяснению мудрости народной — являлись выполнением царского приказа.

Таким образом, нельзя, по моему мнению, снять с центрального правительства нравственной ответственности за происшедшие в Кишиневе избиения и грабежи. Я считаю наше правительство виновным в покровительстве, оказываемом им узко-националистической идее; в недальновидной и грубой по приемам политике его по отношению к окраине и инородцам; в том, что эта политика поддерживала среди отдельных народностей взаимное недоверие и ненависть и в том, наконец, что власть, потакая боевому лжепатриотизму, косвенно поощряла те дикие его проявления, которые, как доказал известный циркуляр министра внутренних дел графа Толстого, изданный в восьмидесятых годах, моментально исчезают, как только правительство открыто заявит, что погром на почве национальной розни есть преступление, за допущение которого ответит местная администрация. Обвинение в попустительстве правительства погромам я считаю, таким образом, доказанным.