С. Урусов - Записки губернатора

На пасхальной неделе имело место следующее происшествие. Два еврея сидели на завалинке дома. Проходившие мимо русские мастеровые, или рабочие, будучи в нетрезвом виде, стали приставать к сидевшим. Те молчали. Наконец, один из рабочих ударил еврея по щеке; тот мотнул головой и не тронулся с места. Последовал второй удар; еврей опять стерпел. Рабочим надоело пассивное сопротивление евреев, и они пошли своей дорогой. Тогда евреи встали, пошли издали за обидчиком, догнали его у полицейского поста и тогда только подняли крик. Налицо оказались все необходимые элементы для суда: потерпевший, обидчик, свидетель и полицейский протокол. Дело кончилось у судьи обвинением мастерового, которого потерпевший сейчас же простил и, таким образом, один из обычных поводов возникновения общей драки окончился благополучно. Замечу, что такое поведение обиженного может быть объяснено исключительно укреплением доверия евреев к полиции, которая была, к описанному времени, приведена полковником Рейхартом в относительный порядок.

Мне часто приходилось слышать об организациях еврейской самообороны и о той опасности, которую представляет для государственного порядка вооруженное и дисциплинированное еврейское население. Кишиневская администрация, в мое время, внимательно следила за попытками евреев, большею частью молодых, организовать своего рода дружины, которые представляли собою, по общему мнению, ту опасность, что, будучи вооружены, они могли быть одинаково пригодны как для обороны, так и для нападения. Но я должен сказать, что страх по поводу вооружения евреев и значение, придаваемое еврейским дружинам, оказались, по крайней мере в Кишиневе, в мое время, значительно преувеличенными. Бывали случаи собраний за городом еврейских подростков, слышны были иногда их выстрелы в цель, но расследование полиции и жандармов всегда обнаруживало, что в такого рода собраниях масса населения участия не принимала, и что мы имели в таких случаях дело с затеями и организациями полудетскими, близко граничащими с шалостью.

В кишиневском еврействе замечался несомненный раскол между старшим поколением, настроенным не революционно, мечтавшем только о хлебе насущном, и молодежью, увлеченной идеей активного участия в революции. Вообще кишиневский Израиль не был воинствующим, и у меня сложилось убеждение, что, среди наших евреев, склонность к спокойному, буржуазному существованию, равнодушие к идейной стороне всякого рода политики, пожалуй сильнее, чем у прочих, населяющих Россию, народностей. По крайней мере, в Кишиневе революционеры-евреи, в бедных слоях населения, представляли собой почти сплошь зеленую молодежь. Женатый юноша, если к тому же он обзаводился имуществом на несколько десятков рублей, быстро переходил в защитники порядка, и вся его энергия направлялась на добывание средств для семьи.

Я находил, поэтому, что кишиневская полиция, слишком напуганная общераспространенным мнением о преобладающей роли еврейства в русском революционном движений, придавала силе и организации местных евреев преувеличенное значение и боролась отчасти с ветряными мельницами. Приведу один пример в подтверждение данного мнения.

Начальнику местного охранного отделения удалось как-то узнать о сделанном одному из кишиневских заводов секретном заказе совершенно нового, изобретенного заказчиком, евреем, орудия. Заказано было несколько сот экземпляров металлических шаров, по три фунта весом, усеянных на поверхности остриями, вроде подковных шипов. Каждый шар был снабжен железной петлей, в которую можно было продеть веревку. Расследование, закончившееся арестом заказчика и конфискацией снарядов, велось артистически, делу было придано серьезное значение.

Когда все нити этого секретнейшего замысла оказались в руках полиции, то выяснилось, что мы, действительно, имели дело с планом еврейской самообороны. Какой-то злополучный еврей задумал выступить на защиту своих единоверцев, в случае повторения погрома, снабдив их новым оружиём: он предполагал, что евреи, запершись в домах и выдерживая осаду нападавших, будут успешно защищаться, бросая в своих противников чугунные шары с остриями, привязанные к длинной бечевке. Поразив одного врага, осажденный мог бы вытягивать свой метательный снаряд обратно и повторять метание бесконечное число раз.

Мне приходилось несколько раз, во время моей службы, ходить одному в толпу волнующегося народа, и я всегда испытывал при этом некоторый подъем духа, обычно вызываемый сознанием опасности. Но в толпу еврейских мятежников (того времени, которое я описываю) я пошел бы без всякого волнения. Мне они казались почему-то игрушечными революционерами, с мячиками вместо бомб, с бутафорским вооружением и с детским азартом, рассеять который не представляло бы ни труда, ни опасности. Напоминаю, для оправдания моего тогдашнего отношения к роли евреев в революционном движении, что я имел при этом в виду только Бессарабию, и что даже через два года, в период усиления революции, бессарабские евреи не создали в пределах губернии какой-либо особенно заметной революционной организации.