Василий Ян - Молотобойцы

– Прощай, Дорофей. Когда еще увидимся?

Дорофей с полузакрытыми глазами икал и так же тоскливо отвечал:

– Да я и теперь тебя не вижу.

Дверь стремительно отворилась, и в кабак ввалились несколько стрельцов с бердышами, и за ними согнувшись, чтобы не удариться о притолоку, вошел дородный пристав Ширяев. Касьян сразу узнал пристава и понял, что ему надо немедленно скрыться из кабака.

Все затихли. Только два мужика, охмелевшие и сидевшие в обнимку на нарах, тянули тонкими голосами:

Несколько человек метнулось со своих мест. Пристав кликнул:

– Сиди, где сидел, не мотайся, сейчас всех допросим.

Трое стрельцов стали обходить сидевших, которые торопливо лезли за пазуху или за голенище, доставали тряпицы; в них были завернуты свитки с «свободными проходами» и отпусками. [35]Когда стрельцы остановились перед Касьяном, он сказал:

– Я здесь в лесу корье драл по кожевенному делу.

– А проезжая грамотка есть?

– У товарищей.

– У товарищей? Ишь какой! А твой товарищ где – здесь в лесу? Ты поди не корье дерешь, а тулупы с прохожий?

– Здравствуй, знакомец, – раздался вкрадчивый голос. – А ведь ты, ей-ей, нашенский, из Пеньков… – Рядом со стрельцами стоял староста Никита и, потирая руки, смотрел на Касьяна.

Пристав, опираясь на саблю, сидел за столом и расспрашивал целовальника, который, кланяясь, объяснял:

– Здесь через засеку не пройти нигде, окромя этого шляха. Крепко была сложена засека против татар. Лес самьй прадедовский стоит, нетронутый, шириною верст на двадцать, а то и больше. А тянется засека и вправо к Алексину, и влево к Веневу и Рязани. Самая дрема, болото, вязь; только медведям и жить. Еще сохатые пробираются через чащу, а так ни конному, ни пешему не пройти.

Пристав, услыхав слова старосты, оторбался от целовальника.

– Где нашенской? Этот малец? Он чей же будет?

– Деда Тимофейки Чудь-палы приемыш. У него в кузнице кувалдой бьет. – Подойдя ближе к боярину, староста шепнул ему на ухо: – Верно, и все бегунцы поблизости. Надо их разыскать, а этого паренька, если будет упираться и не скажет…

– Тогда прижечь или прищемить. У меня он запоет!

Один стрелец взял Касьяна за ворот:

– Иди за мной!

Вместе с Касьяном в кабаке было задержано еще несколько человек. Одни падали на колени перед приставом и молили их отпустить, другие угрюмо шли, исподлобья поглядывая по сторонам, точно отыскивая, куда бы им убежать. Но стрельцы шли по бокам с отточенными бердышами и привели задержанных к бревенчатой башне.

За арестованными шли в стороне несколько любопытных и всхлипывавшая девочка в синем сарафанчике, утиравшая кулаком слезы.

Пойманные опустились на землю под башней. Касьян улегся, подложив камень под голову.

Аленка стояла невдалеке и решила, что Касьян ее видел, но нарочно притворяется, точно ее не знает. Она повернула обратно, вышла из деревни и, когда избы скрылись за кустами, опрометью бросилась бежать к той избенке, где остались ее дед и бабка. Тимофейка, выслушав рассказ Аленки, приподнялся и угрюмый уселся на телеге.

Дарья, раскачиваясь, стала причитывать:

– Тимофей Савич, родненький, у тебя и седины и разума много. Придумай, как спасти Касьяна. Ведь раскаленное знамя [36] припекут ко лбу. Или суставы выдернут…

Тимофей спустил ноги с телеги, что-то прошептал, вытащил сундучок, порылся в нем и достал небольшой подпилок. Потом сердито накинулся на Дарью:

– Рано голосить начала. Скоренько давай мне каравай и кувшин.

Дарья разом умолкла, достала из мешка черного хлеба. Тимофей осторожно прорезал ножиком отверстие в хлебе около нижней корки, всунул туда подпильник и залепил мякишем.

– Ну, смотри, Аленка, будь сторожка да оглядчива. Перед самым ямом зачерпни воды и побойчее иди. А там поплачь перед стражниками и скажи: «Позволь, дяденька, парнишке запасу передать». Да говори кротко, незаристо.

Аленка скрылась в сумерках. Тягостно тянулось время. Бабка ходила к самому яму, высматривала, слышала и голоса и песни и растревоженная вернулась.

Месяц острыми рогами высунулся из леса и стоял над избой, когда послышался шорох травы и возле телеги выросли две тени. Аленка вскарабкалась на телегу, свернулась калачиком и, закрывшись тулупом, разом заснула. Касьян шел прихрамывая.

– Подпильник пригодился, – сказал Касьян. – Каины опились, надели на ногу мне обруч железный с замком и с цепью, а на цепи второй обруч для соседа беглого. Тот спать завалился, а я все ворочал вагранкой, как бы из беды вывернуться. Аленку пропустил стрелец. Она меня нашла и шепчет: «Бабка каравай шлет, смотри – зуб не сломай». Я смекнул, не зря она так говорит. Разломал каравай, нащупал железку и стал замок перетирать. Времени много прошло, ладонь стер до крови. Разогнул я обруч, а там в темноте пролез мимо стражника и выбрался на дорогу. А только здесь оставаться нам смерть, утром пристав со стрельцами облавой все кругом обшарит. Надо уйти немедля в самую чащу.