Аркадий Эвентов - Счастье жить вечно

Перестрелка завязалась за селом, за полем, потом покатилась дальше, к лесу. Он, истерзанный, умирающий, определил это на слух и знал, что не ошибся. Стреляли недолго. Внезапно все смолкло, наступила тишина. Значит, ушли ребята? Не догнали их полицаи в открытом поле, а в лесу, как водится, преследовать побоялись. Спаслись все и больного товарища унесли? Только было бы так!

Снова наплывает забытье…

Он дома, в кругу семьи, в счастливые мирные дни. Отец и мать любуются похвальной грамотой, которую сын только что принес из школы. В окна врывается золотой поток весеннего солнца. От него даже больно глазам. Отец берется за географический атлас. Многообещающе, с доброй хитринкой в глазах, улыбается. «Где мы с тобой побродим этим летом, Валька? — говорит он. — Надеюсь, тебя интересует древняя земля Великого Новгорода?» Еще бы! И — пешком по дорогам и проселкам, от села к селу. Готовить пищу на костре, ночевать в поле под открытым небом, валиться от усталости в стог пахучего сена и мгновенно засыпать богатырским сном… Так они не однажды проводили лето, и Валентин неизменно возвращался в Ленинград окрепшим, бодрым, загоревшим, чему-то новому научившимся: удить рыбу, стрелять дичь, лазить на горные кручи, плавать, водить челн под парусом.

…Дворец пионеров. Смешной, не по возрасту высокий и от этого нескладный пионер демонстрирует радиоприемник. Он его смонтировал сам и с волнением ждет, что скажут о творении его рук. К нему подходит военный летчик, как равный равному, жмет руку. «Ты будешь хорошим радистом», — говорит летчик. Мальчик смущен похвалой и не находит, что ответить. Кто этот мальчик? На кого похож? Да это же он, Валька!

…Спектакль школьного драмкружка. В светлом белоколонном зале. Ему, как обычно, поручена одна из главных ролей. Дома было множество репетиций перед родителями, сестренкой, соседями и друзьями. Он часами терпеливо рылся в своем театральном хозяйстве — париках, «носах», коробках с гримом. Корпел над книгами по режиссуре, перечитывал воспоминания знаменитых мастеров сцены, штудировал пособия для актеров. Он так искусно загримирован, что даже одноклассники сомневаются — Мальцев ли? Но мама и Ирушка сразу узнали, смотрят только на него и долго ему аплодируют, веселые, нарядные, счастливые… Ему очень хочется, чтобы длился без конца этот спектакль, чтобы вот так смотрели и смотрели на него мама и сестренка…

…Совсем еще малышу отец старательно, как заправскому боксеру, перевязывает ему бинтом кисти рук. Папка, чуть заметно посмеиваясь в усы, напутствует: нужно соблюдать все правила открытой, честной драки с обидчиком, таким же мальчуганом — соседом по двору… «Боксер» не замечает улыбки отца. Валька преисполнен важности предстоящего боя. Они потом будут неразлучными друзьями — он и его «противник», милый парнишка. Вместе — по велению горячих комсомольских сердец — останутся они в осажденном Ленинграде. Вместе будут сбрасывать «зажигалки» с крыш. Вместе научатся меткой стрельбе, обращению с минами, метанию гранаты и другим наукам войны. Вместе выйдут на охоту за фашистскими ракетчиками в темную тревожную ночь и застигнут предателей на шестом этаже мрачного дома.

…Валентин сидит у окна, выходящего на мост через Фонтанку. Это — его любимое место. Обычно около четырех часов дня, когда он бывал дома, то всегда располагался вот так. Читал книгу и временами посматривал вниз, на суетливую, подвижную толпу, громыхающий по мосту трамвай и похожие сверху на больших жуков, осторожные, медлительные троллейбусы.

Лучи солнца скользят по водной глади, отражаются ею, зайчиками мелькают по стенам домов. Тепло… Хорошо… Вот-вот раздастся голос матери: «Валентин, — обедать!» Он еще раз бросит взгляд на улицу, потом торопливо заглянет в книгу, запомнит страницу, и, сунув томик в тесный ряд на свою полочку у изголовья кровати, пойдет помогать матери накрывать на стол.

Мама! Мама! До чего же мне всегда было хорошо с тобой. И что за жизнь без тебя! Это я смог глубоко понять лишь, когда ты, родная моя, оказалась далеко, в Тетюшах, а я — один в осажденном Ленинграде.

Сколько раз у того же окна сидел я теперь, как тогда, с раскрытой книгой в руках, и не мог читать. Смотрел на пустынную нашу Фонтанку, прислушивался к тишине, которая нарушалась настойчивыми монотонными ударами фашистских орудий, посылавших на город снаряд за снарядом. И, странное дело, часто, глядя на воду Фонтанки, чувствуя тепло солнца, я забывался.