Людмила Салдадзе: Ибн Сина Авиценна

Выход нашел кази-калон Бухары — главный ее судья — Бурханиддин-махдум.

— Над Ибн Синой надо устроить суд! — сказал он, придя чуть свет к эмиру.

Эмир от неожиданности опустился даже на ковер.

— Да, будем судить крестьянина Али за то, что он нарушил ваш приказ, читал стихи еретика. Крестьянин станет кричать, что не знает никакого Ибн Сины! А стихи, я мол, читал, потому что все их читают! — Ну, и мы воспользуемся этим. И начнем рассказывать ему об Ибн Сине… Не ему, — вы же понимаете, а народу.

— Ну, будем рассказывать об Ибн Сине, как о пьянице, бабнике и еретике, чтобы отвратился от него народ. Сам отвратился! Понимаете?

— Ну.

— И когда Али ужаснется: чьи стихи он читал! — искренне ужаснется… мы его и казним. И народ склониться перед вами, как перед божественной чистотой и встанет, наконец, к Ибн Сине спиной. Не по принуждению, а по своей воле! — то, что нам и надо.

— Позором победить его славу?.. — задумчиво проговорил эмир и ушел в свои покои.

Несколько дней он молился, думал. А Потом как-то перед отходом ко сну вызвал Бурханиддина-махдума и дал ему разрешение на открытый над крестьянином Дли суд При этом сказал:

— Сейчас, когда весь мир смотрит на нас, как на последний островок свободы в море Советской власти, суд следует организовать подобно судам в европейских странах: назначьте прокурора, истца, свидетелей, защитника обвиняемого. Председателем суда можете быть сами… Это в угоду англичанам, французам, русским белым генералам, — всем, оказывающим нам помощь. Но не только они дают нам деньги и оружие. В угоду Турции, Афганистану, мусульманской Индии не забудьте пригласить на суд и богословов. И пусть именно они дадут фетву — утверждение приговору.

Бурханиддин-махдум поцеловал край одежды эмира и вышел.

Народ сгоняли на площадь Регистан — самую главную площадь Бухары, сразу же после второй утренней молитвы. Крестьян пригоняли из близлежащих кишлаков. Все улицы, лучами сходящиеся в центр площади, были до отказа забиты неповоротливыми высококолесными арбами. Крестьяне томились в них, ожидая открытия суда над каким-то Али, думали об оставленных полях. Плотники заканчивали на их глазах сооружение высокого странного деревянного помоста, не похожего ни на виселицу, ни на плаху. «Какая же это казнь будет?»

Наконец, помост покрыли алыми коврами, и из Арка при внезапно наступившей тишине вышел Бурханиддин-махдум в окружении судей. Они скромно разместились на помосте, то и дело низко кланяясь, если касались друг друга локтями — такой высокий держали этикет! Когда совсем все стихло и ничто уже нигде не шевелилось — даже листья, казалось, замерли на деревьях. — ударили барабаны.

Из Арка вывели Али…

Он шел свободно легкой молодой походкой и руки не были связаны! — в чистом чапане, в чистой скромном чалме. Вот уж поистине, когда ждешь грозу, вырывается из черной тучи солнце!

Крестьяне облегченно вздохнули: «Ну, этого, видно, выпорют за малую провинность, и отпустят нас до захода солнца». У стариков же, заметивших, что странно парень, не по-крестьянски, одет, сжались сердца… И вообще во всем они почувствовали предвестие большой беды.

— Уважаемые братья-мусульмане, — начал говорить и Бурханиддин-махдум после короткой молитвы, благословляющей дело. — Достоин ли наказания тот, кто ослушался отца?

— Достоин! — ответила толпа.

— Достоин ли наказания тот, кто ослушался эмира?

— Достоин…

— Эмир, наш отец, доверил вам наказать виновного, Вот он — крестьянин Али. Он читал во всеуслышание стихи безбожника Ибн Сины! А вы знаете: даже имя его запрещено приказом эмира произносить, не то, что стихи! Свидетелем обвинения выступает сам эмир. Вот его показания. — Бурханиддин-махдум поднял листок синей бумаги. — Защитника обвиняемый может себе выбрать сам из числа образованных среди вас. Кто возьмется защищать его?

Толпа растворилась в молчании. — Понимаю, — грустно проговорил Бурханиддин. — Как можно защищать человека, осквернившего свои уста еретическими стихами, да еще оскорбившего ими священный покой души самого эмира, день и ночь думающего о нас в эти тревожные дни, когда весь мир рушится у нас на глазах?! Но если не возьмется никто, то, дабы совершилась справедливость, придётся мне взять это на себя, естественно, при согласии нашего бедного обвиняемого.

Али затравленно посмотрел на Бурханиддина-махдума. Толпа удрученно молчала, и В крайнем случае, проведем пока предварительное заседание, без защитника. Государственным обвинителем назначен всем известный и всеми уважаемый Даниель-ходжа. Я — председатель суда. Кроме того, весь суд будет находиться под строгим контролем богословов, знатоков шариата. Так распорядился эмир.